Пламя и шелк - Петра Шир

Захваченная его откровениями врасплох, Мадлен прикусила нижнюю губу. Он прав. Обвинения настолько шокировали ее, что она даже не попыталась увидеть всю ситуацию со стороны Лукаса. Они смогут отбросить любые подозрения по отношению к ее отцу, когда выяснят все обстоятельства произошедшего.

– Извини. Мне очень стыдно. Я не имела права так взрываться. Это было несправедливо и еще…

– Что?

– Это неприлично.

Наконец-то Лукас немного расслабился, благодаря чему Мадлен смогла отступить на шаг. Однако его взгляд все еще не отпускал ее.

– Ты продолжишь?

– Да – примирительно, но твердо промолвила она. – Женщина ни при каких обстоятельствах не должна повышать голос, тем более – терять самообладание.

– Почему не должна?

Его вопрос, выдававший искреннее непонимание, заставил ее наморщить лоб.

– Потому, что женщине это не пристало. Это портит ее репутацию, говорит о ее плохом воспитании.

– Что за глупости! – Лукас насмешливо фыркнул. – Позволь мне предположить, что твой дорогой Петер не любит, когда ты свирепствуешь и когда с ним ругаешься.

– Мы никогда не ругаемся. – Она отступила еще на шаг назад и перевела взгляд на груду кожи на полке. – Это ни к чему, когда люди понимают друг друга.

– То есть ваши мнения всегда совпадают?

– Да. – Она запнулась, колеблясь. – Нет, не всегда, но из-за этого не нужно сразу начинать спорить.

– Поэтому ты сдаешься и сразу ему уступаешь? – Он сухо рассмеялся. – Или он просто делает все, чтобы тебе понравиться?

– Это неправда!

– Ты имеешь право спорить со мной, Мадлен. Я не буду против, если ты станешь высказывать свое мнение мне в лицо.

– Я вообще не хочу ни с кем спорить.

– Но иногда это неизбежно – и важно! Гроза очищает воздух, поэтому можешь спокойно кричать на меня, если сочтешь это уместным.

Пытаясь снизить накал страстей и тональность их напряженного диалога, Мадлен механически одергивала складки своего платья.

– Стоит моим сестрам затеять перепалку, я всегда стараюсь все сгладить. Когда женщины – или девушки – напускаются друг на друга, это производит далеко не лучшее впечатление на окружающих..

– Есть разница, о чем спорить. Детские препирательства – это нечто иное, чем жаркий спор или праведный взрыв ярости.

Мадлен негромко вздохнула.

– Когда женщина повышает голос, вы это чаще всего рассматриваете как детское препирательство.

– Только не я.

Размышляя над его словами, она подняла глаза и уперлась в спокойный и открытый взгляд Лукаса.

– Почему ты такой… – она не закончила вопрос, потому что не смогла подобрать подходящее слово.

– Какой?

Она пожала плечами.

– Я не знаю. Не такой, как все остальные. Почему тебя не задевает то, от чего другие недовольно воротят носы?

– Потому что, как по мне, лучше воспринимать людей такими, какие они есть на самом деле, а не в той роли, какую они себе сами придумали. Мне тоже достаточно доставалось – и чаще всего по делу, но бывало и незаслуженно, и я знаю, что испытываешь в таких ситуациях. – Он сделал один осторожный шаг в ее сторону, затем еще один, пока снова не подошел к ней вплотную. – Я знаю, что ты смелая, решительная женщина, которая может за себя постоять. Но при этом ты так часто боишься высказать свое мнение. Почему? Чего ты боишься, что такого ужасного может произойти, если ты покажешь миру, кто ты и какая ты на самом деле?

Его внезапная близость снова заставила ее сердце бешено колотиться.

– Почему ты решил, что я притворяюсь только из-за того, что не люблю спорить?

– Потому, – он поднял правую руку и дернул за один из ее локонов, – что я думаю, что это неправда. Я почти уверен, что ты получаешь удовольствие от споров.

Что ей следовало бы сделать, так это отодвинуться от него, однако она не хотела даже себе признаваться в том, как на нее подействовали его жест и то, что он стоял так близко.

– Удовольствие от спора?

– О да. У тебя горячий темперамент, это мы только что смогли прочувствовать. Просто тебе великолепно удается держать себя под контролем. И если кто-то захочет тебя расшевелить, то ему придется хорошенько постараться.

Пораженная, она смотрела в его голубые глаза, которые сейчас были удивительно темными.

– Ты хочешь тем самым сказать, что специально меня так испугал? Как ты мог это…

– Нет, Мадлен, – перебил он ее. – Я бы никогда не посмел нарочно обидеть или испугать тебя.

– Раньше ты это делал. – Она сглотнула, испугавшись того, что ей сейчас открылось.

– Что?

– Обижал меня. – Она с трудом выдавливала слова из себя.

– Нет. – Хотя он не шевелился, ей показалось, что расстояние между ними катастрофически сокращалось. – Я никогда не хотел сделать тебе больно.

– Однако ты сделал это.

Выражение его лица стало еще более серьезным, а взгляд, казалось, проникал в самые ее глубины так, что по позвоночнику Мадлен пробежала горячая дрожь.

– Я не могу зачеркнуть и начать с чистого листа то, что тогда произошло, – это была очень серьезная ошибка. Единственное, что я могу тебе предложить, это извиниться и заверить тебя, что своим тяжким грехом самую большую боль я причинил себе.

Она впервые слышала от него такие слова, не понимая, как ей на это реагировать, и поэтому отвела взгляд.

– Я не должна была начинать об этом. Все это в прошлом и забыто.

– Видимо, не совсем. – К ее ужасу, он снова поднял руку, в этот раз, чтобы коснуться ее подбородка и нежно приподнять его ровно настолько, чтобы она снова смотрела ему в глаза. Все, что она там прочитала, пугало ее так же сильно, как и странное жжение, которое шло от кончиков его пальцев и охватывало всю ее кожу. Он долго молчал, затем легкий намек на улыбку прояснил его лицо. – Могу поспорить, что ты сейчас мечтаешь о том, чтобы рядом с тобой появилась горничная или другая особа женского пола.

Не в состоянии пошевелиться, хотя ситуация определенно выходила за рамки приличия, она просто стояла перед ним и пыталась бороться со смятением в своем сердце, не подавая виду.

– Нет никаких причин для этого, что сейчас, что раньше.

– Нет? – В его глазах вспыхнули опасные искорки. – Ты уверена в этом?

– Да. – Она едва могла выносить его близость, лучше было бы отойти, но ни за что на свете она не хотела показать свою слабость. – Потому что ты не сделаешь ничего такого, что могло бы меня скомпрометировать перед моей семьей или моим женихом.

Его улыбка стала чуть шире.