Долг грабежом красен - Михаил Серегин

– Хорошо, – сказал Романыч. – Мы можем вдвое увеличить сумму. Но не больше.

Полунин достал из кармана сигареты, неторопливо закурил.

– Ну, так что скажешь? – переспросил Романенков.

Полунин окинул его тяжелым взглядом и, отвернувшись, произнес:

– Ничего. Сделки не будет.

– Ну ты даешь, Иваныч, – слегка удивился Романенков. – Ты, похоже, не до конца осознал, в какой ты заднице. Ты же не выйдешь отсюда, пока не согласишься на наши условия. Пойми, Иваныч, в этой игре правила диктуем мы. И менты теперь играют на нашей стороне. Да, было время, когда ты сумел их подкупить и нас взяли на кукан. Но теперь ты у нас в руках. И ты знаешь, что тебе еще есть что терять. Ты что, хочешь сына совсем сиротой оставить? Получишь бабки, уедешь отсюда…

Договорить фразу Романенков не успел. Сплюнув сигарету на пол, Полунин молниеносным движением правой руки опрокинул его навзничь и взял его шею в болевой захват.

Все это было проделано так быстро, что тот не успел даже вскрикнуть.

– А теперь послушай меня, сучоныш, – спокойным тоном произнес Полунин, сжимая шею Романенкова в таком крепком захвате, что лицо того побагровело, а глаза медленно полезли из орбит.

– Видишь, как быстро меняется ситуация, – тихо произнес Полунин, – одна лишь ошибка или оплошность, и все может для тебя закончиться плачевно. Так кто у кого на кукане сидит? Я у тебя или ты у меня? Одно мое движение – и тебе не нужны будут никакие деньги и никакие акции.

Романенков испуганно таращился на Полунина, боясь оказать хоть малейшее сопротивление, поскольку жизнь его в данную минуту висела на волоске.

– А теперь я тебе объясню, козел вонючий, почему сделки между нами не будет ни за какие деньги. Потому что плата за все, что вы натворили, может быть только одна – ваши с Сатаровым головы. И я только потому не отрываю сейчас твою башку, что первым в этой очереди стоит Сатаров. Так и передай ему, уроду.

Романыч в ответ согласно захлопал ресницами. Полунин отпустил Романенкова и, схватив его за шиворот, рывком поднял на ноги.

После этого Владимир дал ему такого пинка, что крупнотелый Романенков стремительно отлетел к двери, врезавшись в нее. Дверь через несколько секунд отворилась, и в камеру вбежали двое милиционеров.

– Что случилось? – спросил один из них, глядя то на Полунина, то на Романенкова.

– Плохо ему стало, не знаю, может, головная боль, может, понос, – ответил Полунин.

Романенков выскользнул в коридор и там прохрипел, держась одной рукой за шею:

– Ну, паскуда, ты мне ответишь за это!

Полунин схватил валявшиеся на полу листки бумаги и швырнул ими в Романенкова.

– Забери свою туалетную бумагу.

– Или ты ее подпишешь, – продолжал хрипеть Романенков, – или мы тебя здесь в параше утопим.

Он поднял с пола листки бумаги и зашагал прочь. Следом за ним ушли и охранники, заперев камеру и снова оставив Полунина в одиночестве.

Он опять закурил, держа сигарету в одной руке, другой же растирал лоб, пытаясь унять разыгравшуюся головную боль.

«Значит, Сатаров, – подумал он про себя. – А Романенков прав – эти ребята склонны хорошо усваивать уроки. И, в отличие от меня, пошли гораздо дальше. Ловушка расставлена очень умело. Не ожидал такого от Сатарова…»

Пожалуй, пинок под зад Романычу – это максимум того, что он мог позволить себе в этой ситуации, чтобы хоть как-то сгладить горечь своего поражения.

Но, похоже, шансов выкрутиться у него почти никаких. Самбист убит, значительная часть его бригады уничтожена, сам он под арестом, а менты, похоже, действительно играют на стороне Сатарова. Если он подпишет документы, Сатаров станет полновластным хозяином компании. Если же нет, у них в руках остается беспроигрышный козырь – они будут шантажировать его сыном, которого, по сути дела, некому защитить.

Будь он на свободе, наверное, многое можно было еще изменить. Но на свободу они его уже не выпустят. Да и в живых вряд ли оставят…

Неутешительные мысли Полунина снова прервал поворот ключа в замке. На сей раз порог переступил подполковник Бирюков.

– Я все никак не пойму, подполковник, – произнес Полунин, усмехнувшись, – здесь одиночная камера или общественная приемная? Что-то я не припомню, чтобы арендовал этот офис для таких целей.

– Вы напрасно смеетесь, Владимир Иванович, – хмуро глядя на Полунина, ответил Бирюков. – Положение более чем серьезное, и мне не до шуток. А уж вам тем более.

– Вот удивили так удивили, – произнес Полунин. – Предыдущий посетитель говорил, что это у меня тяжелое положение и мне не до смеха. Он даже предлагал мне помощь, но я решил не злоупотреблять терпением этого доброго самаритянина и послал его на хер.

– Вы напрасно сделали это, – ответил Бирюков. – Я думаю, это было бы удачное решение для всех. Войну в городе надо закончить.

– Не я ее начал, – угрюмо ответил Полунин.

– Но вы можете положить ей конец, – парировал Бирюков. – Некоторое время назад я говорил с господином Томашевским, он готов выплатить за ваши акции крупную сумму. Этих денег будет вполне достаточно, чтобы вы могли прожить спокойно и безбедно весь остаток жизни где-нибудь в другом городе, а лучше в другой стране.

– В ваших устах это звучит как «в другом мире», – с сарказмом ответил Полунин. – Подумать только, Сатаров договорился с Томашевским! И они вдвоем, расстреляв мою семью и убив моих друзей, теперь шлют мне в качестве парламентера продажного ментяру, который готов ходить на цырлах перед любым бандитом, который больше заплатит.

Лицо Бирюкова побелело от злости.

– Ну вот что, Владимир Иванович, я уже довольно наслушался ваших неуместных колкостей. Но я использую все свое влияние, чтобы не допустить больше кровопролития и беспредела. Если подпишете, выйдете отсюда завтра, и я прослежу, чтобы вы убрались из моего города подальше. Если не подпишете – пеняйте на себя…

– Слушай, начальник, ты отсюда сам выйдешь или как предыдущий визитер? – оборвал Бирюкова Владимир.

Подполковник выпрямился, презрительно вскинув голову, и произнес сквозь зубы:

– Ну смотри у меня, гад, даю тебе несколько часов. Утром тебя переправят в областной изолятор, и там я с тобой поговорю по-другому.

Он развернулся и решительным шагом вышел из камеры. Стоявший все это время за его спиной пожилой крупный сержант с пышными темными усами бросил задумчивый взгляд на Полунина, потом, звякнув связкой ключей, развернулся и, выйдя из камеры, в который уже раз закрыл дверь.

Полунин посмотрел на часы – времени было три пятнадцать ночи. Он лег на бок на настил, поджав под себя ноги и подложив руку под голову.

Он пытался уснуть, но не мог этого сделать. В голове роились тревожные мысли о своем будущем и особенно о будущем своего сына.