Под покровом тьмы - Джеймс Гриппандо

На всякий случай Энди ступила на мостовую, делая вид, что переходит улицу. Звук изменился с резких щелчков каблуков по цементному тротуару на более приглушенный – по асфальту. Энди запрыгнула обратно на тротуар. И снова шаги последовали за ней.

Это не паранойя.

Энди расстегнула молнию на сумке и схватила пистолет, не вынимая его. Остановилась и развернулась. Он остановился. Она выпрямилась. Пистолет оставался в сумке, однако был направлен в грудь бывшего жениха.

– Рик, – выдохнула Энди, – какого черта ты творишь?

Он слегка покачивался, как пьяный.

– Да нич-чё.

Стеклянный взгляд. Определенно пьян.

– Ты преследуешь меня.

– Мне надо кое-что тебе сказать.

– Рик, оставь меня в покое.

– Я не спал с твоей сестрой.

– Я знаю, что не спал. Ты трахнул ее.

Он улыбнулся, стараясь не засмеяться. Но не смог удержаться. Да, для пьяного это было смешно. Наконец Рик совладал с собой:

– О, это было забавно.

В сумке палец на курке дрогнул. Ее более темное «я» размышляло, не сойдет ли это за убийство в целях самозащиты.

– Тебе кажется забавным, что ты занимался с моей сестрой сексом накануне свадьбы?

Смех затих. Зато ухмылка осталась.

– Да ладно тебе, Энди. Ты ж и так ненавидишь сестру. Она и подружкой невесты стала только потому, что мать заставила тебя выбрать ее.

– По-твоему, это оправдывает то, что сделал ты?

– Она клеилась ко мне. Я не напрашивался.

Энди нетерпеливо посмотрела на часы.

– Чего тебе надо?

– А как ты думаешь?

– Ладно. Ты прощен. Без обид. А теперь отвали, и чтоб я тебя больше не видела.

Она отвернулась. Рик шагнул к ней и схватил за руку. Энди остановилась и быстро взглянула на бывшего жениха.

– Не трогай меня.

Он сжал крепче.

– Ты, черт побери, выставила меня дураком.

– Ты и есть дурак. А теперь убери руку.

Его лицо налилось кровью. Хватка усилилась.

– Что будешь делать, Энди?

Она посмотрела ему прямо в глаза. На мгновение ей показалось, что Рик хочет поцеловать ее. Неожиданно колено Энди поднялось и ударило его прямо в пах. Рик сложился пополам и упал на тротуар. Он застонал, потом его вырвало.

Поднялся на одно колено, но на большее его не хватило. В глазах пылала ярость.

– Ты… заплатишь… за это. Сука.

Энди ответила таким же яростным взглядом.

– Пошли мне счет.

– Я не шучу! – крикнул Рик. – Я заставлю тебя заплатить!

Энди шла, не оглядываясь.

– Слушай, ты! – Бессмысленные вопли летели ей вслед и затихли, только когда Энди вошла в дом.

После ухода сестры Гас чувствовал себя достаточно утомленным, чтобы попытаться уснуть, но разум не позволил этого. Свет выключен, в спальне темно. Он лежал на спине, уставившись в потолок широко открытыми глазами.

Когда глаза привыкли к темноте, его внимание привлекла шкатулка с драгоценностями на комоде. В голову пришла почти паническая мысль. Он не помнил, говорил ли агентам ФБР, какие драгоценности были на Бет в день исчезновения. А вдруг это можно установить по содержимому шкатулки? Кольцо или какая-нибудь другая заметная побрякушка, вероятно, могли бы помочь опознать ее – если худшие подозрения агента Хеннинг верны. Гас включил лампу и встал с постели.

Это была очень красивая старинная шкатулка из капового ореха. Когда-то была музыкальной, но заглохла много лет назад. В известном смысле символично.

Гас осторожно поднял крышку и заглянул внутрь. Все в полном порядке. Серьги и менее дорогие вещи в войлочных конвертиках сверху; более крупные и дорогие – на дне. Он сразу же заметил кольцо, подаренное на помолвку. Обручального кольца нет. Гас не был уверен, как это понимать: носила ли Бет его до дня исчезновения или же символически оставила, уходя из дому. Трудно отчитаться за все, но, насколько он мог сказать, остальные его подарки здесь. Бриллиантовое ожерелье. Браслет с бриллиантами и изумрудами. Некоторые вещи, пожалуй, даже слишком драгоценны, чтобы хранить их дома. Как ни странно, единственными камнями, всколыхнувшими хоть какие-то чувства, оказались самые маленькие. Гас купил ей пару сережек с осколками бриллиантов на двадцатый день рождения – первый, который они отпраздновали вместе. Много лет спустя, уже начав зарабатывать настоящие деньги, он, бывало, улыбался про себя, когда Бет по-прежнему надевала эти крохотные сережки.

Гас поднял их на ладони. Две сверкающие крупинки, не больше веснушек. Обычно Бет надевала их в годовщины каких-то вех начала их любви – всяких глупостей вроде годовщины их первого поцелуя, его первого признания. К своему стыду, он ни разу не сказал жене, как приятно ему видеть их на ней, как много значат для него эти чувства. Возможно, она думала, что он ничего не замечает. Гас замечал.

Заметил он и когда Бет перестала надевать их.

Во время беременности – когда, кажется, изменилось очень многое. Беременность не была легкой, хотя начиналось все довольно удачно. Они обсуждали, какую купить мебель и как покрасить детскую. Гас даже сходил с Бет первые три раза к врачу и записал их обоих в класс по обучению методике поведения при родах. Он твердо намеревался пройти весь этот путь вместе с женой. Потом начались проблемы на работе. Ему пришлось на шесть недель уехать в Нью-Йорк, чтобы спасти крупнейшего корпоративного клиента от попытки враждебного поглощения. А когда Гас вернулся домой, Бет изменилась. Не просто физически, хотя разница между пятым и седьмым месяцами была, несомненно, разительной, особенно для уезжавшего супруга. Проблема скорее была в ее образе мыслей и личности. Бет, казалось, изводила постоянная тошнота. Рано утром и поздно вечером Гас слышал характерные звуки из-за закрытой двери ванной комнаты. Бет называла это утренней тошнотой, как у всех беременных, и он принял объяснение за чистую монету, понимая, что с беременной женщиной лучше не спорить. Теперь, однако, он не был настолько уверен. Гас думал о словах доктора Шиппи, что состояние эмали на зубах жены предполагало давнее расстройство пищеварения. Эти ужасные звуки в ванной, вполне возможно, стали первыми признаками болезни. Он помнил, как первые пару месяцев Бет чуть ли не радовалась тошноте, потому что это не давало ей толстеть. И ее уж слишком интересовали публикации о редких случаях, когда тошнота сохранялась у женщин весь срок беременности. Может, было неестественно, что ее утренняя тошнота длилась больше обычных тринадцати недель. Вполне возможно, здесь работал просто палец в горле.

Не будь Гас настолько занят, вероятно, он бы по-другому взглянул на навязчивую идею жены набрать не больше восемнадцати лишних фунтов, на ее упорное желание влезть в обтягивающие джинсы, как только зажил шрам от кесарева сечения, на ее истерические рыдания, когда джинсы не сошлись. Дело было не только и не столько в беременности и гормонах. А вот тогда Гас не задумался об этом…