Ричард Длинные Руки - властелин трех замков - Гай Юлий Орловский

Почти от самого причала колея повела мимо цветущего села, что вытянулось в линию вдоль дороги. Мы держались вблизи повозки, нападения не опасались, слишком уж по-фламандски толстые зажиточные женщины, неторопливые мужчины, тучные поля и сады, где под каждой ветвью подпорка, чтобы те не обломились под тяжестью яблок, груш, слив.

Альдер огляделся, из мощной груди вырвался горестный вздох:

— Хорошо живут… За такую жизнь полжизни отдать не жалко.

— Нехило, — согласился я.

Брат Кадфаэль покачал головой.

— Все мирское — тлен…

— Тлен? — возразил Альдер. — Жить вот так и есть счастье!

Брат Кадфаэль, подумав, согласился:

— Ты прав: чтобы стать счастливым, достаточно просто не знать, что такое счастье настоящее.

— Брехня, — ответил Альдер уязвленно. — А вы как думаете, ваша милость?

Я не хотел ни с кем спорить, ответил уклончиво:

— Счастье — это не когда у тебя все есть, а когда тебе ничего больше не надо. Хотя если тебе совсем ничего не надо, то скорее всего ты труп. Вот такая философия, если ее приложить к реальной жизни.

Альдер довольно заржал, брат Кадфаэль посмотрел с укоризной. Я сказал примирительно:

— Разница между ребенком и взрослым человеком в том, что ребенок ищет счастья, а взрослый избегает несчастий. Альдер же ищет богатства, чтобы убедиться, что не в деньгах счастье.

Брат Кадфаэль покачал головой.

— Будьте осторожны. Навалившееся громадное счастье может и задавить.

— Да, — согласился я, — я такое видывал… А вот даже самое громадное духовное богатство налогами не облагается. И отнять его нельзя.

Он посмотрел на меня с благодарностью. Молодец я, мелькнула мысль. Я становлюсь настоящим политиком. Среди этих простых и прямолинейных так нетрудно быть прожженным политиканом, умелым лавировщиком и манипулятором.

Далекие горы пылают, подсвеченные снизу спрятавшимся солнцем. Вершинки горят, как бенгальские огоньки, от них сияние, а над ними красная заря на половину неба. Облака сгромоздились в нечто многоэтажное, застыли, пугающе неподвижные, снизу красные, сверху лиловые. Воздух поредел, утратив тени, ни ветерка, всюду-всюду верещат кузнечики.

Альдер все чаще вырывался вперед, эти места все еще знает, с вершины одного из холмов помахал рукой:

— Город!.. Спать будем на чистых простынях!

Я сделал мысленную зарубку, Альдер тоже, как и Клотар, уже не ищет счастья в ночевке среди степи у костра на камнях. Уже понял, что на мягкой постели да чтоб еще и простыни чистые — это перевешивает стремление куда-то мчаться, искать сокровища, драться за них, а потом удирать, прижимая к груди мешок с добычей.

— Следите за повозкой, — крикнул я ему в ответ.

— А вы? — крикнул Альдер.

— Проверю дорогу, — ответил я бодро. — Насчет мин, как Фатима.

Я свистнул псу, Зайчик бодро ударил копытами, заржал, показывая, что все понял, можно не приноравливаться к остальным, пошел красивым галопом по дороге, копыта стучат все чаще и чаще, стук превратился в барабанную дробь, а потом и вовсе перетек в странный шелестящий звук. Я некоторое время прятался в его гриве от жуткого урагана, через который ломился Зайчик, в ушах рев, наконец прокричал:

— Все-все, сдаюсь!.. Медленнее, еще медленнее!

Зайчик перешел на простой галоп, а затем и вовсе на рысь. Пес несется в двух шагах слева, глаза горят азартом, пасть распахнута так, что должна бы тормозить, как с раскрытым зонтом навстречу ветру, лапы слились в серую мерцающую полосу.

В полумиле впереди крупный город за высокой крепостной стеной, ворота распахнуты, телеги въезжают по одной, никто не проверяет, стражники чешут языками, никто не смотрит, что на этих тяжело груженных повозках, так и троянского коня можно завезти…

Я постоял, поглядел, а когда оглянулся, далеко-далеко облачко пыли, это мой отряд спешит успеть под защиту городских стен до ночи. Стражники посмотрели и на меня с ленивым интересом, не часто видят таких крупных ребят на огромных конях, да еще и собака очень уж великанская, даже не поймешь, что за порода.

— Ворота когда закроются? — спросил я. — Дело в том, что во-о-он там везут знатную госпожу, ее уж никак нельзя оставлять ночевать в поле!

Стражники переглянулись, один сказал с хитрой усмешкой:

— Если даже не успеете, то есть ключ, которым открывают любые ворота.

Я посмотрел на небо, начинает лиловеть, выудил золотую монету и бросил тому, кто выглядел постарше.

— Постарайтесь не закрывать, пока она не подъедет. Хорошо?

— Не беспокойтесь, — ответил старший, он уже разглядел, что у него в ладони, в голосе искреннее почтение. — Дождемся!

Назад я пошел обычной рысью, не стоит всем знать, что мой Зайчик развивает скорость большегрузного автомобиля на хайвее. Ветер снова в лицо, хотя скачем в обратную сторону, но теперь легкий такой ветерок, как напоминание, что живем на дне глубоководного воздушного океана, где на каждый сантиметр наших тел давит чертова уйма тонн, и если нас поднять повыше, то разорвет, как разрывает глубоководных рыб, поднятых со дна Тихого или Великого.

Лес снова похож на сказочный сад, умело высаженный дизайнером-садовником, могучие сибирские сосны и кедры дивно высятся среди поистине восточных оливковых деревьев, а еще ниже сплошные заросли вечно цветущих кустарников, цветочки хоть и дикие, то есть мелкие, но с сильным завораживающим запахом…

Я мощно потянул в грудь ароматного воздуха и чуть не поперхнулся: дикий крик взорвал воздух. Я инстинктивно схватился за рукоять молота, затем бросил ладонь на рукоять меча. Из цветущих кустов выбежали люди, здесь тропка идет совсем рядом, одни загородили дорогу, другие бросились на меня сзади.

— Бобик! — выкрикнул я. — Сидеть!.. Не вмешиваться!

Меч со звоном покинул ножны. Диким криком пытаются испугать коня, тот должен от испуга так забрыкаться, что не дал бы вообще ухватиться за оружие, но Зайчик к воплям равнодушен, встал как вкопанный, я взмахнул мечом направо, налево, раздались крики боли. Какой-то мерзавец ухитрился проскользнуть коню под брюхо и там с силой пырнул Зайчика снизу ножом, я тут же снес гаду голову, а второй попробовал мечом рассечь конские сухожилия. Мне стало дурно, когда представил моего красавца с перерезанными жилами, и, после того как зарубил и эту сволочь, а остальные с воем убежали, я скатился кубарем на землю и тщательно осмотрел брюхо и ноги Зайчика.

Сперва почудилось, что ошибся с ногой, но с брюхом не мог ошибиться: оно у коня одно! Да и ноги пересмотрел все четыре: нигде ни следа от ножа, ни малейшей царапины.

— Та-а-ак, — сказал я озадаченно, но сердце запрыгало в ликовании, — так ты, значится, как из тугой резины… Здорово! Впрочем, такого ценного коня не могли выпустить слишком уязвимым, это было бы нерентабельно. Однако…