Временно недоступен. Книга 1. Перемена мест - Андрей Кивинов

Дверь в палату распахнулась, и внутрь ввалилась парочка с цветами и пакетами. Мужчина и женщина. Ровесники. Лет по тридцать. Категорические незнакомцы. Оба с напудренными лицами.

Мужчина всплеснул руками с пакетами и радостно заорал от двери, глядя на Плетнева:

— О-о-о! Юрка! Привет! Привет, родной!

Он небрежно кинул пакеты на стул и бросился с чувством обниматься — как будто забивший мяч футболист с командой. От мужика сильно пахло вчерашним перегаром в сочетании со свежей мятой. Не иначе за дверью сунул в рот какой-нибудь «Орбит». Плюс пудра. В сумме с резким винтажным парфюмом смесь ароматов способна была свалить с ног испанского быка, а не то что нездорового интеллигента.

Винтажный бесцеремонно теребил ошарашенного Плетнева и вопил на всю палату. Требовал немедленного ответа: как же Юрку угораздило так вляпаться? Как он мог всех оставить на произвол, так сказать, судьбы и бухгалтерии?

— А… А вы кто? — Плетнев осторожно высвободился из объятий. Его очень волновал вопрос — кто такие эти все? И слово «бухгалтерия» прозрачно намекало на некий материальный долг. Может, он специально их всех оставил?

— Юрка, брось придуриваться! Труппа мы твоя! Труп-па!

— Какой труп? Где?

— Кончай прикалываться! — Винтажный снова приблизился вплотную и счастливо завопил Плетневу в ухо, разя наповал перегаром с мятой: — Твоя родная труппа! Малый фольк театр оф Гоголь!

Плетнев выставил вперед руки, словно для защиты от ядерного гриба. Подскочил на кровати, свесив босые ноги. Никак не мог уразуметь: какого-то Гоголя труп… Или это он — Гоголь? А Гоголь — это имя или кличка? Если кличка, то, выходит, прав сосед по палате — сидел он. Интересно, за что?

Молчавшая до сих пор спутница шумного мужика подошла и сильно дернула коллегу за рукав:

— Гена, погоди. Лера не шутила насчет амнезии. Ты осторожно. Юра, у тебя голова болит? — заботливо спросила она и протянула руку к плетневской голове.

Плетнев рефлекторно отшатнулся. Ему совершенно не хотелось, чтобы незнакомые, безвкусно размалеванные старлетки хватали его за ушибленную голову.

— Да ладно! Здоровый же, как конь! — с сомнением оглядел больного тот, кого назвали Геном. Или Геной…

Сосед Константин наблюдал за Плетневым с явным подозрением. Словно белогвардеец за крестьянином в красных лаптях и с красной бородой.

— Юрка, ты закосить решил? — наклонившись поближе, шепотом повторил Гена-Ген версию соседа по палате. — Из-за инвесторов, что ли?

— Каких инвесторов? — Совершенно ошалевший Плетнев в ответ тоже зашептал: — Инвестор — это что?

— Тех самых, Юра, тех самых. Не, брат, я понимаю — люди они непростые. Я бы и сам не знаю, что на твоем месте делал. Может, в бега бы подался. Но, знаешь, косить — не выход. Все равно ведь достанут. Не тебя, так Лерку. Кто ж добром такие бабки простит?

Плетнев не понял ничего, но упомянутой задницей почувствовал, что ситуация нездоровая. И чревата дополнительными капельницами и уколами. И ему, и, не дай бог, Лере.

Гена принялся делиться новостями из театральной жизни, но с таким же успехом их можно было рассказывать пингвину. Старлетка, представившаяся Светой, достала из пакетов и разложила на тумбочке больничный набор — упаковку сока, яблоки, бананы, кефир, пачку печенья и стопку газет. Один банан съела сама, закусив его яблоком, словно доказывая, что ничего не отравлено. Подкрепившись, принялась незаметно оттаптывать коллеге ногу — мол, пора уходить.

— Давай, Юра, поскорее выздоравливай. Без тебя все встало, — Гена, поднявшись, пожал Плетневу руку, попрощался с соседом и вышел из палаты.

Света, казалось, только этого и ждала. Едва за ним закрылась дверь, она наклонилась к Плетневу максимально низко, словно для того, чтобы Плетнев смог разглядеть цвет ее бюстгальтера.

— Юра, я все понимаю, — зашептала она, — но ты уж как-то вспомни, что я на третьем месяце, и что-то надо решать. Денег у меня нет. Ты ведь придумаешь что-нибудь, да?

Очередная загадка. Что такое «третий месяц»? И что надо решать? Вызывающе покачивая бедрами, она покинула палату.

— Старик, а ты, оказывается, по части баб рецидивист! Одно слово, богема! — заметил восхищенный сосед. — Но, по-моему, ты все-таки косишь. Да ладно, я бы тоже в несознанку шел, если бы детями к стенке приперли. Мой совет — денег ей не давай ни в коем случае. Еще доказать надо, что она от тебя залетела.

До самой ночи Плетнев размышлял над собственным нравственным обликом. Как ни крути, а получалось, что он тот еще ходок. Непонятно только, зачем ему при роскошной жене понадобились эти две потертые кобылки из театра? И самое неприятное — Лера о его изменах знает. Обо всех или нет — неважно. Главное, знает. И он в ее глазах, наверно, выглядит не слишком положительно. Что угнетало.

Ночью, как и договаривались, пробрались к компьютеру, оставленному в сестринской без присмотра. Сосед набрал в поисковике «Иванов Юрий Иванович, режиссер».

— Ох, ни фига себе! — вырвалось у него, едва открылась страница.

С экрана на них смотрел Плетнев. Голубой свитер, повязанный вокруг шеи шарф. Короче, типичный творческий работник. Пояснительная записка гласила, что на снимке — Юрий Иванович Иванов, тридцати трех лет. В настоящее время — режиссер экспериментального московского театра имени Гоголя.

* * *

Излеченный и обласканный вниманием, Золотов, наконец, смог облачиться в костюм, привезенный по его просьбе из коттеджа лично Ланцовым.

Пока «подранок» переодевался, Купидон решил времени зря не терять и сразу взял известное парнокопытное за рога. Рассыпался в заверениях, что командировка Антона Романовича — пустая формальность, а повод для нее — небольшое недоразумение.

— Ради бога, Антон Романович, извините… Это чистая случайность, что так вышло с этими лекарствами. Безо всякого умысла. Мы провели расследование, экспертизы. Все виновные нами уже наказаны, сами убедитесь. Сейчас заскочим перекусить, потом отвезем вас на рабочее место. Кабинет готов.

— Так, может, здесь перекусим? — предложил наивный Золотов. — Кухня отличная. Вон в буфете… Здесь есть буфет?

Буфет-то есть, да не про нашу честь — чуть не сострил Ланцов.

— Антон Романыч, здесь не у всех так, — смущенно признался он и поглядел на Золотова глазами честного сиротки. — Вы ведь лежали в спецпалате.

Раненый удивленно хмыкнул и впервые за все время пребывания в лечебном учреждении вышел в коридор. Сразу за дверьми ему открылась забавная картина. Сомкнутыми рядами вдоль коридора выстроились железные кровати, заправленные застиранным до дыр тряпьем. На них сидели и лежали, спали и ели простые великозельские больные. Бьющий в нос запах вареной капусты вперемешку с ароматом мочи способен был у любого неподготовленного вызвать рвотный рефлекс.

Вячеслав Андреевич приоткрыл ближайшую дверь, за которой обнаружил обшарпанную палату на десять койкомест. В ней пребывали отдельные счастливчики, волею судеб избежавшие лечения в коридоре. Кровати были сдвинуты — некоторым больным довелось лежать вплотную с соседом, другим же повезло утыкаться головой в чужие ноги. Давно не мытые окна с трудом пропускали свет, наводя на мысль, что в больничном дворе дела обстоят еще хуже, и туда лучше не смотреть.