Тени Богов. Искупление - Сергей Малицкий

– О! – рассмеялся барон, спешиваясь. – Кажется, о тебе поминал граф Сотури? Называл тебя сладкой мерзавкой, если мне не изменяет память. Тебе предстоит с ним встреча, если останешься живой. Войско Фризы уже на этой стороне гор. Все дороги перекрыты, я бы не советовал…

Стрела, выпущенная Сварти, должна была поразить барона, но он отбил ее мечом.

– Действительно, – усмехнулся барон. – О какой чести мы говорим… Но, как видишь, эйконец, не один ты умел в фехтовании! Вперед! Убить всех!

Бой был коротким. Стражники никак не ожидали, что женщины смогут противостоять им, но и другие спутники Ло Фенга не пали лицом в грязь. Разве только Болла взвизгнула, когда меч одного из стражников раскроил ей голову, но и ее пика нашла брешь в его доспехах. Барон не успел нанести Ло Фенгу ни одного удара. Тот выбил у него из рук меч, сшиб седого воина с ног и умело скрутил его, заткну ему рот его же перчаткой. Впрочем, барон ничего не пытался молвить, он смотрел на своих сраженных стражников и молчал.

– Что ты собираешься с ним делать? – с ненависть прошептала Кенди, закрывая вымазанными в крови пальцами глаза Болле.

– Я бы придумала что-нибудь, – прошипела Сварти.

– Ничего, – покачал головой Ло Фенг, задумчиво глядя вслед умчавшемуся по ложбине палачу. – Руор, Дум. Возьмите барона, привяжите его к лошади. Перекиньте через седло.

– Не хочешь превращать разрыв контракта в убийство? – поинтересовалась Рит. – Ты уже понял, что дороги через Геллию нет?

– Я думаю не об этом, – признался Ло Фенг. – Как они нашли нас?

– Точно так же, как нашел нас жнец, – прошептала Рит. – Дай-ка мне его меч.

На коленях рыжей девчонки меч чудовища показался еще более ужасным и громадным, чем тогда, когда он сверкал в руках жнеца. Рит погладила его, внимательно осмотрела, с трудом удерживая в руках, затем кивнула сама себе, словно нашла ответ и вдруг провела ладонью по лезвию, окрашивая его собственной кровью.

– Нет! – жестко сказала она метнувшимся к ней Трайду и Сварти и вдруг запела вполголоса что-то вроде того, что она пела, будучи распятой на стене Водана. Ее тихий голос наполнил собой ложбину, зазвенел в щепе обгорелого дуба, овеял тела сраженных стражников, умчался в серое утреннее небо. Он затих, когда весь меч был покрыт кровью.

– Не подходите ко мне, – прошептала осипшим голосом Рит, заворачивая окровавленный меч в холстину. – Больше он не позовет к себе ни жнеца, ни кого-нибудь еще, и его можно нести, но пусть ко мне никто не подходит.

– Почему? – спросил Ло Фенг.

– Опасно… – прошептала Рит.

– Что делать с бароном? – крикнул из ложбины Руор.

Пленник был накрепко прихвачен перекинутым через седло.

– Стеганите лошадь, – ответил Ло Фенг. – Может быть, она окажется умнее своего хозяина.

– Смотрите! – вскрикнула удивленная Шаннет. – Смотрите сюда!

Ло Фенг повернулся к черноволосой воительнице. Она показывала пальцем на дуб. Его черные ветви покрылись молодой листвой.

– Это ты сотворила, Рит? – ойкнула Сварти.

– Это просто весна, – стиснула зубы кимрка.

«Запоминай дорогу,

убегая от самого себя».

Пророк Ананаэл

Каменный завет

Как было начертано в древних свитках, которые в свое время попадали и в руки Торна, как бы он ни сетовал на увлечения непоседливой дочери, священные камни явились в день Кары Богов. В тот миг, когда небо наполнилось пламенем, а земля содрогнулась, спасением и опорой для немногих выживших стали внезапно появившиеся менгиры. Кто-то говорил, что они были сброшены с неба, как бросают с борта корабля утопающему пробковый плот. Кто-то заявлял, что они выросли под огненным дождем, как вырастают за одну дождливую ночь целебные грибы. Но в одном сходились все – боги не забыли о своих детях. И даже решив покарать их, оставили лазейку для спасения и надежды. Именно так говорилось в древних манускриптах. Хотя, вряд ли хоть один из этих пергаментов был заполнен в самые трудные дни. В мгновения охватившего их отчаяния людям, оказавшимся среди трупов близких, на развалинах жилищ, в пламени и болезнях, было не до летописей. Но уже на десятом году после наступления великой беды в уцелевших поселениях появился седоволосый странник, который называл себя пророком Ананаэлом и возвещал о великой скорби и великой любви богов к тем, кому довелось пережить ужасные дни. Так что, скорее всего свитки писались первыми храмовниками, а верить им у Торна получалось едва ли не хуже, чем верить колдунам.

Не считая тех камней, что за тысячу лет обросли деревеньками или постоялыми дворами, лишь два менгира в Беркане появились внутри поселений. Один в поселке соледобытчиков Урсусе, другой в деревеньке, ставшей со временем крепостью Опакум. Один вздымался над домами сверкающей стелой, другой торчал на скалами черным клыком. Один прославился в прошлом тысячами чудесных исцелений, другой не исцелял никого и никогда. Вокруг одного постепенно вырос город, другой при появлении разрушил древнюю часовню, но со временем стал частью крепостной стены, возвышаясь над ней словно своевольная неотесанная башня. О том, что черная скала, торчащая из опакумской стены, – менгир, сообщали все хроники. Еще бы, это был единственный мертвый менгир из сотен их, разбросанных по Терминуму, и этакая диковинка привлекала немало любопытствующих к самой западной берканской крепости, Фрига-то, как ни крути, была крепостью вандилской, отнятой у темнокожих правителей едва ли не в той же древности. Паломники никогда не направлялись к Опакуму специально, никакого толка не было от мертвого камня, но крепость стояла на тракте, и всякий случившийся в этих краях не упускал случая провести ладонью по черной поверхности, тем более, что коснуться камня можно было как изнутри крепости, так и снаружи. Но слава менгира из Урсуса затмевала известность каменного нароста из Опакума, как тень от горы затмевает придорожный валун.

Давно минули те времена, когда каждый второй приложившийся к менгиру в Урсусе если и не исцелялся, то уж во всяком случае получал или облегчение, или яркое воспоминание. После второй жатвы, когда перед камнем вдруг появились полсотни ужасных воинов в белых масках, его обнесли стеной, разрушив при этом пару десятков строений в непосредственной близости. В стене сделали ворота, а при них поставили стражу и мытаря, который поначалу взимал монету с каждого исцелившегося, а потом, когда исцеления стали редкими, так и вовсе с каждого, кто хотел прикоснуться к священному камню. Говорили, что на собранные деньги построена изрядная часть города, и уж во всяком случае и летний дворец короля Йераны, что венчал вершину урсусского холма, и казармы йеранской гвардии. Так или иначе, но за последние семьсот лет стена изрядно обветшала и обросла множеством домов и домиков, ворот в ней стало двое, и всякий, кто имел лишний медяк, мог пройти из одних в другие, навернув вокруг черного камня столько кругов, на сколько у него хватало терпения, и прикоснуться к камню всем, чем только можно – исцеления на нем почти прекратились.