Великий Сатанг - Лев Вершинин

Насчет «квэхва» они, в отличие от эмигрантов, готовы были говорить часами, но толку в сих проповедях было чуть. Я, знаете ли, давно не стажер и без двухчасовых лекций знаю, что Волга впадает в Каспийское море, лошади кушают овес, а один удав, как правило, равен тридцати восьми попугаям…

И все же… Очень спокойные, несколько отрешенные лица этих парней, словно бы медитирующих даже во время допроса, их неафишируемое, но и не скрываемое презрение ко всему миру, их любимое словцо «гниль», поразительное сходство судеб — все они считали себя так или иначе обойденными в прежней, досектантской жизни — настораживало. И экстаз при слове «квэхва», вызывавшем дикий ужас у эмигрантов. И блестящее, в высшем смысле слова, владение разнообразным экзотическим вооружением…

В сущности, эти кружки напоминали ячейки террористов. Живые иллюстрации к учебнику «Формы антисоциальной активности», часть вторая. Но сама идея несла на себе отпечаток бреда. Безусловно, такие и подобные им ребятки — идеальный кулак для любого, решившего рваться к власти. Но кому в наше время всерьез нужна власть? И не с железяками же в руках? Не с мечами же — против огневой мощи полиции и спецподразделений?! Чушь — не больше…

Стало ясно: время лететь на Землю, поболтать наконец с доном Аттилио — он старый и мудрый, он очень не любит конкурентов, и нам нечего скрывать друг от друга. Тем паче примерно сейчас на Земле должен объявиться и Яан, а «король сенсаций» просто не может хоть чего-нибудь не знать, а то, что ему известно, я из этой конопатой балаболки всяко выдавлю — и тогда, возможно, не будет надобности будоражить без толку покой почтеннейшего дона Атти…

…И в первые же минуты после приземления я понял, что зря летал к черту на кулички; уже в космопорте, и после, на оживленно-шумных земных улицах то и дело бросались в глаза знакомые, отрешенно-сосредоточенные лица; их было, пожалуй, больше, чем где бы то ни было.

Странно, как можно было не обращать на них внимания раньше! Хотя раньше передо мной не стояла такая задача…

А в холле отеля я на какое-то время забыл обо всем этом, потому что увидел Катрин: просто вошел и увидел.

Время умеет шутить: она не стала старше на вид, хотя, конечно, повзрослела, еще больше расцвела и, судя по всему, на жизнь не жаловалась — во всяком случае, далеко не каждая фотомодель, даже трехкратная «Мисс Вселенная», может позволить себе номер в «Ореанде».

Три года я боялся этой встречи, и три года просил судьбу о ней. Но не ожидал, что сердце так вздрогнет и захолодеет. А она сделала сперва вид, что не узнала, прошла мимо своей проклятой походочкой, от которой встанет даже у полного импотента, но тут же обернулась и вдруг улыбнулась — не плакатной улыбкой, а совсем иной, той самой, и шагнула ко мне… А спустя миг мы обнялись прямо посреди галдящего холла, и стало ясно, что ни мне, ни ей нет никакого смысла идти в ресторан.

– Привет! — в один голос сказали мы.

Рассмеялись. Помолчали.

– Значит, жив еще… — Катька старалась хмуриться, но это у нее получалось плохо.

– Стараюсь, мэм…

Когда-то именно моя работа стала основным поводом для нашего разрыва. Вернее, для моего бегства. Пятнадцать лет разницы — это я потом уже выдумал, для приятелей, отчаянно мне завидовавших и не умевших понять. Но я-то знал, как Катрин хочет детей, мальчика и девочку, и совсем не желал, чтобы вместо папы ее дети имели пенсию, даже такую, какая положена сиротам инспекторов конторы. Да, если уж начистоту, и о возрасте я думал тоже, хотя девочка кричала, что ей на это плевать. Может, и так. Но я испугался. Мне казалось тогда, что в этом не стыдно оказаться трусом…

Мужская часть обслуги отеля, не скрываясь, пялила глаза на мою спутницу. Как мужик, я понимал парней — больше того, эти взгляды мне когда-то льстили. Зато Катрин нервничала и злилась — сказывалось папочкино воспитание. Никогда не видел ветврача Мак-Келли, но, судя по всему, покойный Айболит держал дочку в ежовых рукавицах…

– Какой этаж, зверька?

– Один-один-один.

Однако! Сто одиннадцатый — это даже круче, чем я думал!

– Ты, гляжу, пошла в гору?..

– Скорее уж за бугор.

– ?! — поперхнулся я, и девчонка стрельнула глазками.

– Нет, Аль, он женатый и набожный. И оч-чень строгий.

– Значит…

– Да, продолжаю ждать принца. Такая вот дура…

И тогда кто-то отчаянно храбрый, изредка просыпающийся в недрах меня, не размышляя и не сомневаясь, ляпнул:

– А как насчет старшего инспектора «Мегапола», мэм?

Я услышал это словно со стороны и перепугался.

Катрин же на мгновение прихмурилась (О Боже! — обомлел я…) и ответила просто и очень серьезно:

– Попробовать можно… Если опять не сбежишь.

И на душе стало легко-легко, и совсем забылись, хотя бы на один вечер, все недоделанные дела…

Лифт выпустил нас на моем, девяносто третьем. И я не хочу вспоминать, кто из нас погасил в номере свет. Мы танцевали под медленный блюз, доносящийся с улицы, танцевали в полутьме, по-скаутски, вполкасания, но постепенно, очень осторожно руки вспоминали, и губы тоже, и душистые Катькины волосы оказывались все ближе, ближе, ближе…

А потом музыка умолкла. И зазвонил телефон. И Катька спокойно вырвала шнур из розетки, а я не стал включать снова, потому что девочка была, как всегда, права.

Да, я, Аллан Майкрофт Холмс, — пес закона.

Но бывают вечера, когда хороший хозяин не станет звать со двора собаку…

…Когда же смрад злобы навеки погубленных душ достигнет престола Твоего, Господи, и, решив всеконечно извести скверну, обнажишь Ты карающий меч, вспомни: и злые, и мерзостные — лишь человеки, не более того, и силой не изничтожить силу, но лишь большую жестокость посеешь, карая без пощады. А потому, Отче, милуя заблудших, не побрезгуй, и снизойди, и в снисхождении своем не испепели, но вразуми даже и наизакоренелых…

Рассказывает Эдуард Генрихович ВЫШКОВСКИЙ. Рантье. 48 лет. Лицо без гражданства

5–6 июля 2215 года по Галактическому исчислению

По средам и пятницам мои вечера принадлежат Розали.

Она приходит где-то около шести, прибирает квартирку, и мы выходим пройтись до ближайшего кафе. Затем возвращаемся и ложимся в постель. А ближе к полуночи, но никогда не позже, я отвожу ее домой. Терпеть не могу похрапывания рядом, когда засыпаю.

Розали — бабенка вполне достойная; конечно, не какая-нибудь Катрин Мак-Келли или еще кто из этих плакатных финтифлюшек, но все при всем, кое-что умеет, хозяйственна, а главное — все еще на что-то надеется и не прерывает традицию встреч дважды в неделю. Ну и отлично: мне, как нормальному мужчине, необходима женщина, а квартире моей — уборка. А что не красавица и при этом занудлива, так с этим приходится мириться: у маленького человека и радости маленькие.