23 - Игорь Лесев

— Ы-ы, — я промычал, не в силах оторваться от колбасы, — не расстраивайся.

Но Алиса, похоже, расстроилась всерьез. Она села на второй табурет и стала смотреть, как я с аппетитом уминаю ее колбасу.

Перебив кое-как чувство голода, я обнаружил, что ко мне стали возвращаться другие, за последнее время несколько подзабытые чувства, в первую очередь, самосохранения и страха. Итак, что же произошло за минувшую ночь? Я посмотрел в кухонное окно и увидел, что на улице было уже темно. Наверное, около девяти вечера. Алиса стала другой. Помимо того что она обманывает, она еще что-то скрывает и чего-то от меня хочет.

— Лап, расскажи, что произошло с тобой вчера вечером, когда мы расстались? — я задал вопрос, а сам, почти не слушая ответ, углубился в свои мысли. Действительно, зачем… Но тут меня от размышлений отвлек ее рассказ.

— Когда мы расстались с тобой там, — Алиса сделала еле уловимую паузу после «там», — на улице, я пошла домой. Дома я…

Дальше я ее не слушал. Как пошла? Я ведь ее посадил на машину, она поехала домой, а не пошла!

Я перебил рассказ Алисы встречным вопросом:

— Гастроном, у которого мы расстались вчера, он до скольких работает?

— Кажется, до девяти, — Алиса даже бровью не повела, — ты что-то хотел, Витенька?

— Да думаю, может, пива взять, — я улыбнулся.

— Он уже закрыт, Витенька, начало десятого, — Алиса тоже улыбнулась.

Как славно. Вот только не расставались мы с тобой ни у какого гастронома.

— Ну и черт с ним, с пивом этим. Продолжай, извини, что перебил.

Алиса продолжила свой рассказ о том, как она пришла домой и как волновалась за меня, а я смотрел на нее и задавался вопросом, кто этот человек. Мой взгляд снова привлекла ее одежда, в первую очередь — джинсы. Они были не просто грязными, но к тому же сильно мятыми. Вчера Алиса в них выглядела вполне ухоженно, по крайней мере, в глаза не бросалась явная неряшливость. Почему она не переоденется?

— …Ты не боишься?

— Чего? — я оторвался от своих размышлений, расслышав лишь последнюю фразу Алисы.

— Пойти туда и решить все это раз и навсегда?

— Куда «туда»?

— На Васильковское кладбище. Нам надо посетить могилку Димочки, и тогда все это закончится.

Алиса смотрела на меня ласковым взглядом, как будто только что предложила сходить не на кладбище, а в ночной клуб.

— На кладбище? Зачем? — я напрягся не от неожиданного предложения Алисы, а, скорее, от той манеры, в которой это было сказано. «Могилку Димочки». И, самое главное! Я не говорил с Алисой о Димке Обухове!

— Ну как же? Ты меня невнимательно слушал. Нам нужно пойти на могилку этого мальчика, чтобы его душа смогла окончательно успокоиться, и тебя не будут преследовать больше эти кошмары, — Алиса взяла меня за руку и заискивающе посмотрела мне в глаза. — Не бойся, мой хороший. Мы ведь теперь всегда будем вместе, — и Алиса заулыбалась.

Было начало двенадцатого. Я сидел на диване в большой комнате и делал вид, что внимательно листаю старую советскую книгу «О вкусной и здоровой пище». Алиса уже минут сорок копошилась в спальне за закрытой дверью «по женским делам», категорически не разрешив мне посмотреть, чем она там занимается. На мою просьбу дать почитать какой-нибудь журнал, она смущенно смогла предложить лишь кулинарную книгу, сказав, что журналы не читает. Несколько раз «ходив в туалет», я приближался к входной двери, — та была заперта на ключ изнутри, и ключа, понятное дело, в замке не было. Из окна я определил, что нахожусь на четвертом этаже, внизу — асфальтовая дорожка. Оставалось просматривать рецепты и ждать выхода Алисы. Мы готовились к походу на кладбище.

ТУВИНСКАЯ ИСТОРИЯ

16 апреля. Воскресенье. Ночь

— Я рада, что смогла тебя так быстро уговорить пойти со мной, — Алиса вышла из спальни с тряпичной сумкой в руках и в том самом безобразном ядовито-зеленом пальто.

Вид у нее был странный даже для Василькова. С такими сумками, какую она держала сейчас в руке, ездят старушки в украинских электричках. А пальто… Мало того что оно было уродливо само по себе, так еще на несколько размеров больше и висело на Алисе, как на вешалке.

— Что в сумке? — я отложил кулинарную книгу, которая уже успела изрядно отдавить мне колени.

— Всякие, Витенька, религиозные атрибуты, необходимые для того, чтобы упокоилась душенька Димочки. — Алиса подошла к журнальному столику и заглянула под него. — Витенька, а ты не заходил в эту комнату?

Угу, обнаружила пропажу желтого блокнота.

— Нет, ты же меня туда не пускаешь. — Я втянул живот, чтобы блокнот нельзя было заметить под свитером. — Алиса, ты пойдешь в таком виде?

— Витенька, а что не так?

— Да все так, но, может, ты вместо этого пальто наденешь свою вчерашнюю куртку?

— Я… Я ее вчера в химчистку сдала. (Ага, болоньевую куртку в химчистку. В одиннадцать вечера.) Да и холодно сейчас по ночам, Витенька. А нехуй по ночам по кладбищам шляться.

— Как знаешь, — я поднялся с дивана. — Так что все-таки в сумке?

— Витенька, всему свое время, на кладбище узнаешь.

— Звучит очень оптимистично.

— Не язви, — Алиса подошла и, сев ко мне на колени, стала целовать меня в шею.

Я весь напрягся и втянул живот еще больше, ее бедро упиралось прямо в блокнот. Алиса продолжала целовать меня все так же нежно и очень медленно, и это стало меня заводить, голова пошла кругом, я безумно захотел секса. Я впился в ее губы, мои руки пролезли под Алисин свитерок и нащупали лифчик. Просунув руки под лиф, я ощутил два упругих теплых холмика. Биение сердца ощущалось в висках. Я стал терять контроль, мне было уже наплевать, что Алиса увидит желтый блокнот, если я сниму свитер. Она стала расстегивать мои джинсы, а я еще сильнее сжимал ее груди. Только бы сразу не кончить! Импульсы наслаждения лавинообразно накатывались в мозг. Только сразу не кончить! Мне стало плевать на все, я сейчас желал тело, которое сидело на мне! Сквозь застилавшую глаза пелену я увидел, что Алиса что-то держит в одной руке, второй продолжая массировать мой член.

— Что это? — я скорее прохрипел, чем спросил, так хорошо мне было в этот момент.

— Ничего, Витенька, не отвлекайся, — голос Алисы был тоже сдавлен.

Краем глаза я увидел что-то белое…

Дурман прошел сразу! Алиса держала на ладони развернутый белый ситцевый платок, на котором лежала какая-то отталкивающе-противная коричневая земля!

Тут в моей голове пронеслась запись Димки Обухова из его дневника: «Она заставила меня сделать это прямо на платок с землей»!