Эдинбургская темница - Вальтер Скотт

— Готов спорить, — сказал секретарь судье, — что этот негодяй Рэтклиф, если мы добьемся его помилования, поможет нам в деле Портеуса больше, чем десяток полицейских. Он на короткой ноге со всеми контрабандистами, ворами и разбойниками вокруг Эдинбурга. Это, можно сказать, отец всех шотландских мошенников — недаром он лет двадцать известен у них под кличкою Папаша Рэт.

— Хорош кандидат на казенную должность! — сказал судья.

— С дозволения вашей милости, — вмешался следователь, исполнявший также обязанности начальника полиции, — мистер Фэрскрив совершенно прав: нам как раз такие и нужны. Если он готов послужить городу, так лучшего не найти. Откуда ж нам взять святых для поимки воров и розысков беспошлинного товара? Порядочные и набожные люди из разорившихся ремесленников, которых мы обычно вербуем, на это не пригодны. Того они боятся, этого им совесть не велит. Не могут, видите ли, солгать, хотя бы и для пользы дела. Боятся выходить в темную, непогожую ночь, а еще того больше — получить по макушке. А если бояться и Бога, и людей, и простуды, и потасовки — где уж тут ловить разбойников! Разве так, мелких прелюбодеев, — а от этого одной только церкви выгода. Покойный Джок Портеус, бедняга, стоил один десятерых; этот не знал ни страха, ни совести — был бы выполнен приказ начальства.

— Да, хороший был слуга городу, — сказал бальи, — даром что распутник. Но если вы и впрямь думаете, что негодяй Рэтклиф может сослужить нам хорошую службу и изловить преступников, я готов обещать ему не только помилование, а еще и награду и повышение. Этот случай с Портеусом — большая беда для города, мистер Фэрскрив. Он нам даром не пройдет. Королева Каролина — да хранит ее Бог! — как-никак женщина, — это вам всякий скажет, и никакой измены тут нет, — а женщины упрямы и не прощают обид, это вам известно: вы хоть и неженаты, зато держите экономку. Вряд ли королеве понравится, что совершилось такое дело и никто за него даже не посажен в Толбут.

— Если дело за этим, — сказал следователь, — можно посадить нескольких бродяг, просто по подозрению. По крайней мере будет видно, что мы не зеваем; а у меня на примете много таких, которым неделька-другая тюрьмы пойдет на пользу. За это можно им кое-что спустить в следующий раз — они ведь рано или поздно все равно попадутся.

— Это едва ли удастся, мистер Шарпитло, — возразил секретарь городской корпорации, — они сошлются на конституцию[50] и ускользнут от нас.

— Надо будет поговорить об этом Рэтклифе с лордом-мэром, — сказал судья. — Вы, мистер Шарпитло, ступайте со мной для получения инструкций. Пожалуй, можно кое-что извлечь из показаний Батлера насчет неизвестного джентльмена. Кому это понадобилось шататься по Королевскому парку и называть себя дьяволом, на страх добрым людям, которые слышат про дьявола только в воскресной проповеди? Не думаю, однако, чтобы наш проповедник был повинен в подстрекательстве к мятежу, хотя было время, когда эта порода то и дело что-нибудь затевала.

— То время давно миновало, — сказал мистер Шарпитло. — При моем отце действительно властям было больше хлопот с неприсягнувшими священниками да с их молельнями в Баухеде и на площади Ковенанта — а по-ихнему, в «шатрах Кидара», — чем теперь с ворами в Лэй Калтоне и на задворках Кэнонгейта. Но это дело прошлое. Если бальи получит для меня полномочия от лорда-мэра, я сам поговорю с Папашей Рэтом. Думается, что я с ним полажу лучше вас.

В тот же день мистер Шарпитло, человек доверенный, получил широкие полномочия действовать по своему усмотрению на пользу Славному Городу. Он отправился в темницу и имел с Рэтклифом свидание наедине.

Встречи полицейского чиновника с преступником бывают, смотря по обстоятельствам, весьма различны. Отнюдь не всегда можно применить к чиновнику излюбленное сравнение с коршуном, бросающимся на добычу. Иногда служитель правосудия подобен кошке, подстерегающей мышь: не спеша схватив преступника, он тщательно следит за ним и так рассчитывает свои движения, чтобы не дать ему возможности ускользнуть. Иногда, вовсе не двигаясь, он пускает в ход чары, приписываемые гремучей змее, и довольствуется одним лишь пристальным взглядом, который неминуемо приводит трепещущую жертву в его пасть. Свидание Рэтклифа с Шарпитло было совсем особенное. Несколько минут они сидели друг против друга за небольшим столом и смотрели один на другого лукавым и проницательным взором, в глубине которого таился смех; они напоминали двух собак, которые, готовясь играть, припадают на передние лапы и в этой позе напряженно ждут, кто же начнет первый.

— Итак, мистер Рэтклиф, — сказал чиновник, считая, что начинать подобает ему, — вы уходите на покой, как я слышал?

— Да, сэр, — ответил Рэтклиф, — думаю подать в отставку; так и вашим людям будет спокойнее, а, мистер Шарпитло?

— Если бы Джок Долглейш (это был тогдашний эдинбургский палач) сделал свое дело, нам было бы еще спокойнее, — сказал следователь.

— Да, кабы я дожидался, когда он повяжет мне галстук… Но к чему об этом толковать, мистер Шарпитло?

— Вам, надо думать, известно, что вы все еще приговорены к смерти, мистер Рэтклиф? — спросил Шарпитло.

— Все мы там будем, как сказал почтенный священник в тюремной церкви в тот день, как бежал Робертсон; только никому не дано знать свой срок. А ведь так оно и вышло; вот уж небось не думал священник, что так верно скажет.

— Насчет Робертсона, — сказал Шарпитло, доверительно понижая голос. — Знаешь ли ты, Рэт… То есть можешь ли сказать, где бы о нем навести справки?

— Скажу вам начистоту, мистер Шарпитло. Робертсон — не нашего поля ягода. Это отчаянная голова, а только нашим промыслом он не занимается; так, позабавился разок-другой беспошлинным товаром, да вот еще впутался в это дело со сборщиком.

— Странно… А водит компанию с ворами.

— И все же это правда, клянусь честью, — сказал Рэтклиф серьезно.

— Он нашим делом не занимался. Вот Уилсон, тот напротив… С Уилсоном я не раз работал. Но не сомневайтесь: и Робертсон тем же кончит — это уж как пить дать.

— Кто же он таков? — спросил Шарпитло.

— Как видно, дворянин, хоть он и скрывает это; он и солдатом был, и актером, и где только еще не побывал — даром что молод.

— Да, немало он, должно быть, натворил дел.

— Ого! — сказал Рэтклиф, ухмыляясь. — А уж насчет девиц — сущий бес!

— Похоже на то, — сказал Шарпитло. — Ну, Рэтклиф, мне болтать недосуг. Как мне угодить — ты сам знаешь. А ты можешь нам быть полезен.

— Рад стараться, сэр. Ваше правило мне известно: что дашь, то и получишь, — сказал бывший мошенник.

— Сейчас для нас главное, — сказал представитель власти, — расследовать дело Портеуса. Если пособишь нам — можешь рассчитывать на должность тюремщика, а со временем и коменданта — понял?

— Как не понять, сэр! Я сызмала понятлив. А только насчет Портеуса — я ведь в то время сидел в камере смертников. Только и слышал, как Джок завизжал, — это он, значит, запросил пощады. Тут уж я посмеялся! Думаю себе: сколько раз ты меня хватал, куманек? Теперь сам узнаешь, почем фунт лиха.