Фугас - Сергей Герман

Однажды Антонине Петровне принесли адресованную ей записку. Писал ей тот самый солдат со шрамом, которого она видела на рытье окопов: «Тетя Тоня, я вас сразу узнал. Я видел вас на фотографии у вашего сына Валеры, с которым мы вместе служили. Меня держат в подвале полевого командира Исы Газилова и, наверное, скоро убьют. Меня зовут Андрей Клевцов».

С трепещущим сердцем и дрожащими руками Антонина Петровна бросилась на поиски Кориева. Не найдя его в госпитале, забежала в палату, где лежал Муса. Чеченский генерал не спал; лежа на спине, он читал какую-то толстую книгу. Увидев ее заплаканное лицо, отложил в сторону книгу, строго спросил:

— Что случилось? Кто вас обидел?

Трясясь от рыданий, Антонина Петровна протянула ему записку, сбиваясь и захлебываясь слезами, стала рассказывать о том, как искала своего сына. Выслушав ее, Муса что-то крикнул в коридор по-чеченски. Прибежал охранник с автоматом, дежуривший в коридоре. Бросив ему несколько фраз, Муса сказал Антонине Петровне:

— Вас проводят к Газилову и обратно…

Штаб полевого командира Исы располагался в кирпичном трехэтажном доме, не разрушенном войной. Во дворе дома стояло несколько джипов, толпились боевики. Подвал дома был перегорожен металлической решеткой, на сваленных в кучу матрацах сидело и лежало с десяток пленных солдат. Сопровождающий Антонину Петровну чеченец о чем-то коротко переговорил с караульным, и Антонину Петровну провели в беседку во дворе. Она пояснила, что ей нужен Андрей Клевцов, солдат со шрамом на щеке. Через несколько минут привели Андрея, он был худ и изможден. Ветхая одежда была порвана и лоснилась от грязи. Антонина Петровна присела рядом с ним на скамейку, боевики встали поодаль.

— Ну, рассказывай, сынок, все рассказывай.

— Я служил с вашим Валерой в одном взводе, даже кровати стояли рядом. У него я и увидел вашу фотографию. В Чечню нас отправили вместе, опять были в одном отделении. Когда колонна попала в засаду и наш БТР подорвался на мине, Валерку контузило, мне осколок попал в лицо, — он показал на свой шрам. — Чехи расстреляли нашу колонну, а когда уходили, заметили, что мы живы, прихватили с собой. Валерка был очень плох, почти не мог идти, я, сколько мог, тащил его на себе. Потом чехи нагрузили на меня цинки с патронами, а Валерку пристрелили, чтобы не задерживал отход.

Антонина Петровна слушала молча, в отчаянии закрыв лицо руками.

Андрей всхлипнул:

— Это было под Ножай-Юртом, я просил, чтобы Валерку не убивали, говорил, что он мой брат. Мне только разрешили присыпать его землей, чтобы не сожрали собаки. Я отнес вашего сына в воронку и похоронил под тополем.

Он расстегнул рубашку и снял с шеи крестик:

— Вот, это его. Валера просил отдать крестик вам, если выживу…

Закрыв лицо ладонями, Антонина Петровна зарыдала. Боль утраты, горечь одиночества сотрясали ее тело. Она кусала сжатые кулаки, чтобы не закричать в голос.

— Скоро наши пойдут на Грозный, и нас, скорее всего, расстреляют. Чехи звали к себе, агитировали воевать за ислам, но я — русский и в русских стрелять не буду… Это хорошо, что я вас встретил. У меня никого нет, детдомовский. Очень обидно умирать, зная, что никто даже не узнает, как ты умер и где тебя закопали.

Антонина Петровна прижала к себе его голову, сказала сквозь слезы:

— Спасибо, сынок, что нашел меня. Держись, ты будешь жить. Господь не оставит тебя в беде.

Пошатываясь, она пошла к воротам, сопровождающий пошел следом. Андрея опять отвели в подвал.

В госпитале она сразу пошла к генералу.

— Муса, — сказала она, — я — мать. Мне нет разницы, кто передо мной, мне одинаково близки русские и чеченские дети. Я недавно спасала тебя и сейчас прошу как мать. Спаси моего сына! Он у Исы Газилова и пока еще жив.

Муса долго думал, молча глядя в окно. Может быть, он вспоминал свою мать или думал о людях, которых убили по его приказу и которых никогда не дождутся их матери.

— Ахмет, — позвал он негромко, тут же рядом с ним появился охранник. — Принеси мне ручку и бумагу.

Написанную записку он свернул вчетверо и отдал Ахмету.

— Срочно отнеси это Исе и забери у него солдата. Как его зовут? — спросил он у Антонины Петровны.

— Клевцов, Андрей Клевцов, — торопливо ответила она.

— Приведешь этого Андрея Клевцова сюда и отдашь матери. Исе скажи, пусть подберет для него одежду и какой-нибудь документ. А то его или наши пристрелят, или федералы…

Обессилев, генерал Муса откинулся на подушки. Антонина Петровна промокнула его влажный лоб полотенцем и села ждать.

Через час привели Андрея. Она нагрела ему ведро с водой, и пока он мылся, собрала на стол нехитрую снедь. На следующий день мать и сын покинули город. Боевики из отряда генерала Мусы вывели их по своему коридору из осажденного города. Смешавшись с толпой беженцев, они прошли контроль на блокпосту. Дежуривший лейтенант узнал Антонину Петровну и по-свойски ей улыбнулся:

— Ну, что, мать, нашла все-таки воина?

Антонина Петровна чуть улыбнулась в ответ. Андрей держал ее под руку, помогая идти. Когда электричка от Ищерской подходила к Минводам, она, внезапно вспомнив, достала из сумки незапечатанный конверт, который ей вручил перед отъездом генерал Муса. На тетрадном листке было всего несколько слов: «Чтобы доказать свою силу, не обязательно встречаться на поле брани».

Ни Антонина Петровна, ни Андрей больше никогда не встречались с генералом Мусой. Война продолжалась еще долго, но никто так и не сказал правду, за что и почему одни люди так ожесточенно убивали других.

Посвящается солдатам и офицерам 205-й Буденновской мотострелковой бригады, живым и погибшим…

«Аты-баты, шли солдаты;

Аты-баты…» прямо в ад.

Рвались мины и гранаты,

Гибли русские ребята

И чеченские «волчата».

А Судьба не виновата.

И вожди не виноваты.

И никто не виноват?

В начале ноября выпал первый снег. Белые хлопья падали на обледенелые палатки, покрывая поле, истоптанное солдатскими ботинками и обезображенное колесами армейских тягачей, белоснежным одеялом. Несмотря на поздний час, палаточный городок не спал. В автопарке рычали моторы, из жестяных труб буржуек валил сизый дым. Откинулся сизый полог палатки и, закутавшись в пятнистый бушлат, из жаркого прокуренного чрева вылез человек. Приплясывая на ходу и ничего не замечая вокруг, справил малую нужду, потом, поеживаясь от холода, поплотнее запахнул полы бушлата и ахнул:

— Господи… Тра-та-та, твою же мать, как хорошо!

Таинственно мерцали далекие звезды, обкусанная по краям луна освещала землю желтоватым светом. Замерзнув, человек зевнул и, уже не обращая ни на что внимания, юркнул в палатку. Часовой проводил его завистливым взглядом, до смены караула оставалось еще больше часа, всю водку в палатке за это время должны были допить. Разведчики гуляли, старшине контрактной службы Ромке Гизатуллину исполнилось тридцать лет.