Святые в истории. Жития святых в новом формате. I–III века - Ольга Петровна Клюкина

беснования, «представив собою присутствующим ужасное и страшное зрелище: распущенные волоса, терзаемые ее руками, глаза навыкате, рот, испускающий пену. И не прежде перестал душить ее демон, как оный великий муж воззвал к Богу и умилостивил Его за нее» – так описал этот эпизод святитель Григорий Нисский в своем «Слове о жизни святого Григория Чудотворца».

Придя в себя, блудница призналась в обмане – ее подкупили и подговорили опорочить Григория студенты из другой школы, которым не давал покоя его чистый, безукоризненный образ жизни. Они хотели над ним посмеяться – и сами же были при всех осмеяны и разоблачены.

Эта история хорошо показывает, что Григорий уже в юности заметно отличался от сверстников, и прежде всего – смирением, праведным образом жизни и скромностью. Вот его собственное признание: «Хорошая вещь – молчание и именно как часто для многих других [людей], так особенно для меня… Ибо я не навык и не искусен в тех прекрасных и благопристойных речах, которые произносятся или составляются в стройной последовательности, как бы в неудержимом потоке, из отменных и превосходных слов и выражений. Может быть, я и от природы слишком мало способен заниматься этим приятным и поистине эллинским делом». Во время учебы у него был свой круг общения: родной брат Афинодор; Фирмилиан, который в будущем станет епископом в Цезарии Каппадокийской и будет переписываться с Киприаном Карфагенским по поводу еретиков; наверняка, и другие молодые люди, тоже христианских воззрений.

Но рано или поздно годы учебы должны были подойти к концу. Григорий достиг и даже немного перешагнул свое тридцатилетие – пора было начинать самостоятельную жизнь, возвращаться в родной город.

Мы помним, что Григорий был «не искусен в… прекрасных и благопристойных речах», но, покидая огласительное училище, он написал и торжественно произнес перед публикой панегирик. Только это было не похвальное слово в честь цезаря или важного общественного лица, как было принято среди упражняющихся в красноречии, а «Благодарственная речь Оригену», любимому учителю. Текст речи долгое время бережно хранился в рукописях Оригена, благодаря чему дошел до наших дней.

В начале выступления Григорий сделал признание, что «прошло уже восемь лет с того времени, как мне самому совершенно не приходилось произносить что-либо или писать какую-нибудь большую или малую речь», – но он словно знал, что ему больше не суждено будет увидеться с учителем, и сумел преодолеть смущение.

«Подобно искре, попавшей в самую душу мою, возгорелась и воспламенилась моя любовь как к священному, достойнейшему любви самому Слову. Которое, в силу своей неизреченной красоты, привлекательнее всего, так и к сему мужу, Его другу и глашатаю», – вот главное, за что он благодарил наставника.

Из исповедальной речи мы также поймем, как тяжело было Григорию возвращаться домой, в прежнюю жизнь. Он ехал в родную Неокесарию, как на каторгу. Ведь в школе он был полностью избавлен от «многопопечительности, какой требует повседневная жизнь, и беспокойств общественного служения», имея возможность «тщательно исследовать самого себя и делать то, что является поистине собственным делом».

Он признавался: «Меня ожидает все печальное: шум и смятение вместо мира и вместо спокойной и благоустроенной жизни – беспорядочная, а вместо этой свободы тягостное рабство, площади, суды, толпы и роскошь».

Для других жизнь в благоустроенном родительском доме среди роскоши, работа в суде или магистратуре, приятный досуг в кругу родных и друзей были бы пределом мечтаний, а для Григория – беспросветная печаль и «тягостное рабство».

Родные надеялись, что он все же станет юристом или займется другой общественной службой, – на обучение ушло немало времени, да, наверняка, и средств тоже. Но такая перспектива приводила молодого человека в ужас: «Меня ожидает настоящая ночь вместо дня, вместо ясного света – мрак, вместо празднества – печаль, вместо отечества – вражеская страна…»

Вернувшись в Неокесарию, в свою «вражескую страну», Григорий оказался на перепутье. И тут учитель снова протянул ему руку помощи – теперь уже из-за моря. Ориген прислал Григорию письмо, из которого видно, насколько хорошо он понимал и на расстоянии своего ученика.

Учитель во всех подробностях вник в его жизненную ситуацию: «Итак, твое дарование может сделать тебя совершенным римским юристом и эллинским философом тех школ, которые считаются знаменитыми. Но я желал бы, чтобы ты воспользовался всею силой своего прирожденного дарования в последней цели для христианства».

Ориген поступил мудро, не дав ученику конкретного совета, какую профессию ему следует избрать, – по сути, это было не так уж и важно. Но он сказал о самом главном: «Итак, господин мой сын, прежде всего занимайся чтением Божественных писаний». И напомнил, что постижение истины невозможно без молитвы – только так Бог ему откроет нужную дверь.

Нет, не зря говорил в своей похвальной речи Григорий, что, покидая школу, он уносит с собой «семена наставлений» своего учителя. «Я ухожу, плача, как отправляющиеся в путь, но все-таки эти семена я уношу с собою».

Григорий сделал выбор, который удивил всех, наверное, даже самого Оригена, – он стал монахом-отшельником!

Григорий решил полностью отказаться от мирской жизни, нашел пещеру в горах, неподалеку от Неокесарии, и начал вести строгую подвижническую жизнь – в постах, молитвах и чтении Божественных книг.

Люди во все века спрашивают: почему уходят в монахи? Что они чувствуют, отказываясь от всего, к чему прежде были привязаны?

Григорий Неокесарийский помог ответить на этот вопрос: радость освобождения, долгожданную свободу и полноту бытия. Это ощущение сброшенной с плеч тяжкой ноши мирской жизни точно сформулировал раннехристианский автор Марк Минуций Феликс: «Как путешественнику тем удобнее идти, чем меньше он имеет с собою груза, так точно на этом жизненном пути блаженнее человек, который облегчает себя посредством бедности и не задыхается от тяжести богатства».

Конечно, жизнь подвижника, избравшего пустынножительство, настолько трудна, что мы не в силах себе этого вообразить.

Она исчисляется не годами и месяцами – каждый день и даже час становится ареной невидимой борьбы. Но Григорий еще в школе Оригена научился «всегда держаться поставленной пред собою цели, ни в каком случае не уклоняясь с прямого пути…»

И благодарил наставника за то, что он сделал его «невосприимчивым к скорбям и нечувствительным ко всякого рода бедствиям, напротив, внутренне упорядоченным, уравновешенным и поистине богоподобным и блаженным».

С этого момента жизнь Григория Неокесарийского становится для всех тайной, а позднее – и легендой.

Из жизнеописаний святых разных веков известно, что Бог дарует подвижникам поистине неземные дары: прозорливость, умение исцелять молитвой и изгонять злых духов, способность чудотворений.

В одном из своих известных афоризмов Григорий Неокесарийский лишь намекает нам на эти