Убейте прохожего! - Николай Владимирович Андреев

Демиург 12.03.200312.04

Рано радуешься, Пират. Пока у меня есть хотя бы один корабль, я еще ничего не проиграл, а ты еще ничего не выиграл. И пусть подобные вопросы в среде порядочных людей принято обговаривать до начала игры, я согласен с тем, чтобы проигравший, застрелив последнего прохожего, добровольно сдался властям. Всего хорошего!

Пират 12.03.200312.05

Демиургу. И тебе, Деми, желаю не кашлять.

Рудольфио 12. 03.200312.08

Эх, и сообщить-то о том, что В7 – это район Нахаловки больше некому! Пират проклятый!

Романов бросил взгляд на часы – время, отпущенное комендантом общежития – Еленой Сергеевной – вышло. Закрыл компьютер, помахал на прощанье сидящим в комнате знакомым преподавателям кафедры и побежал на работу.

Больше о Георгии Коридзе – Гоги, как звали его друзья, он не вспоминал.

* * *

В конце рабочего дня позвонила Люда. Спросила: как дела.

– Хорошо, – ответил Романов. – А у тебя как? Какие планы на вечер?

Словно боясь получить отрицательный ответ до того, как полностью прозвучит вопрос, Люда торопливо спросила: не желает ли он сходить в Нахаловку, где сегодня вечером Никита Иванович будет делать репортаж, и если желает, не мог бы отпроситься с работы, чтобы прийти туда до наступления темноты.

Несмотря на то что Романов этот вечер хотел провести на диване с газетой, возражать против того, чтобы сходить посмотреть то, как работает Никита, не стал. Во-первых, знал: бесполезно, а во-вторых, по интонации, по тому, как Люда спрашивала его, догадался: для нее это крайне важно.

И даже догадался почему.

«Наверняка, – предположил он, – ей захотелось похвастаться мной перед подружками, которые наверняка тоже придут туда».

И оказался прав. Подружки действительно туда пришли. Они стояли чуть поодаль от съемочной группы в толпе немногочисленных зрителей, не побоявшихся прийти на место объявленного убийства, и, окружив замерзшую Люду, о чем-то весело щебетали.

Увидев его, Люда подпрыгнула на месте и помахала варежкой. Крикнула, чтобы шел к ним.

Напевая про себя: «Смотрины, стало быть, у них», Романов перекинулся парой слов с Никитой Малявиным, не выказавшим особой радости от встречи с другом, поздоровался за руку со знакомым редактором программы – крупным парнем лет тридцати – и подошел к Люде. Та обхватила его двумя руками за шею и поцеловала в губы.

Судя по удивленным лицам окружающих, никто, кроме Малявина и ее близких подружек о том, что она встречается с Романовым, оказалось, не знал.

Режиссер передачи Анна Дмитриевна – немолодая безвкусно одетая женщина в толстых старомодных очках – смущенно кашлянула в кулачок. Отвела глаза в сторону и спросила Малявина: когда он планирует начать снимать.

– Как только стемнеет, – ответил тот.

Отошел от толпы курящих мужчин, загораживающих вид на улицу, и, недовольно поморщившись, еще раз внимательно осмотрел место, выбранное для съемки.

Романов тоже осмотрел его. И тоже недовольно поморщился.

Нахаловка – некогда торговый центр города, переживала далеко не лучшие времена. Здания, построенные в сталинские времена и еще не так давно казавшиеся ему верхом архитектурного изящества, особенно на фоне хрущевских строго прямоугольных коробок, совсем обветшали. Фонарные столбы выглядели грязными, а сами фонари, судя по отсутствию в них ламп, казалось, давным-давно забыли о том, что когда-то освещали город. Всё, куда ни падал взгляд Романова, говорило о старости, бедности, длительном упадке. И даже пожелтевшие таблички с сохранившими дух эпохи названиями улиц: Пищевиков, Мануфактурная, Торговый ряд, облетели с фасадов неизвестно в какую осень…

Переулок, который собирался снимать Малявин, прежде назывался Кооперативным. Потом его переименовали в Селькоров, а потом просто в Сельскохозяйственный. Как он назывался после перестройки, Романов точно не знал. Возможно, так же, как и раньше – Сельскохозяйственный. А может быть, снова – Кооперативный.

Узкий – расстояние между стоящими напротив домами едва достигало двадцати метров, короткий – в пять кварталов, он находился в начальной стадии реконструкции и был похож на коридор в коммуналке, где начали делать ремонт – расставили подмости, ободрали обои, подготовили стены к окраске, а затем по какой-то причине бросили. Крыши большинства зданий были разобраны, в окнах верхних этажей проглядывало небо, двери подъездов раскачивались под порывами мартовского ветра и нещадно скрипели.

Люда поежилась от холода. Кивнула в сторону стоящего рядом еще не разобранного дома и спросила Романова: не хочет ли он пойти погреться.

Романов отрицательно покачал головой. Сказал, что не замерз.

– А ты, если хочешь, иди. Я скоро тоже подойду.

Проводив взглядом Люду, забежавшую в первый подъезд, он осмотрелся по сторонам. Увидел знакомое лицо ассистентки режиссера Танечки Трофимовой и подошел к ней. Спросил: что здесь намечается.

Танечка – вечно хлопочущая, нервная, постоянно решающая то и дело возникающие проблемы, мило улыбнулась, едва он обратился к ней с вопросом, и принялась подробно объяснять идею передачи.

Как Романов понял из ее рассказа, задумка Малявина заключалась в том, чтобы воспроизвести атмосферу сегодняшней встречи Демиурга с прохожим. Передать страх, который испытает человек, столкнувшись в темном переулке с убийцей лицом к лицу, и на этом эмоциональном фоне поговорить о социальных причинах появления в городе маньяков.

По словам Танечки, лучшего места для подобных разговоров, чем Нахаловка, было не сыскать. Именно здесь, где так телегенично разрушены дома и живописно не горят фонари, где так пусто и гулко, а ночной воздух буквально наэлектризован ионами грядущего преступления, есть всё для того, чтобы случайный прохожий почувствовал себя обреченным еще задолго до появления Демиурга.

– Хорошая идея, правда? Я как услышала ее, а потом увидела этот переулок, так просто-таки обалдела! Как во время просмотра вашего выступления по телевизору. Помните, вы еще задали вопрос: «Кто мы? Люди одного города, для которых нет своей и нет чужой боли, или население, объединенное общей пропиской и общей ненавистью к соседям?» Потом подняли голову и посмотрели зрителям прямо в глаза. Или, точнее сказать, в душу.

Романов поправил Танечку. Сказал, что ему очень приятно слушать похвалу в свой адрес, особенно от такой симпатичной женщины, как она, но тем не менее вынужден заметить, что процитированные ею слова произнести с экрана телевизора он не мог.

– Что значит, не мог, – обиделась та. – Если я говорю, что вы говорили, значит, вы говорили! Чего спорить-то?

– Я не спорю. Просто хочу объяснить, что эта фраза, которую я приготовил заранее, была произнесена мной во время первого выступления, не попавшего в передачу!