Конъюгаты: Три - Люминис Сантори

комнате, обустроенной в японском стиле: там было почти пусто, не считая красивых тёмных деревянных полов, стен с раздвижной перегородкой со вставками бумаги, сделанной Калитой, и небольшими полками, где хранились сувениры из восточной страны.

— Почему ты не сопровождаешь меня?

— У меня на этот счёт есть здоровская идея. Потом скажу.

— Я чувствую себя придурком, когда перерезаю красные ленточки, или раздаю куски торта детям и зевакам.

— Почему?

Садится рядом с ним на пол и прислоняется к нему, прикасаясь головой его плеча.

— За каждым мужчиной стоит женщина поэтому.

— Там сказано: за каждым великим. А я не такая, так что незачем мне излишне светиться.

— Как прошёл день?

— Хорошо.

— Как дети?

— Урсула заявила, что будет играть весь вечер во дворе и не зайдёт, пока мы не закажем для неё кучу тех светящихся шаров и не купим арбуз, который ей нужен, чтобы треснуть палкой. Прикинь, она всё ещё там. Бедняга Стаф уже замаялся носить ей напитки и накидки, чтоб не получила солнечный удар.

— Вот упрямица. Точь-в-точь как ты. Не отступит, пока не получит желаемое!

— Как зовут твою жену? В жизни не видела такого человека.

Агний слегка, не увлекаясь, поцеловал её и стал набирать необходимые номера. Он говорит, что держит дочек в строгости, но сам бежит по первому же их капризному зову.

— Порядок. Через полчаса заманим эту дикарку обратно. Она подаёт плохой пример Миле. За Хайджи я не беспокоюсь, она такая же примерная и послушная, как ты. Но Милка в рот смотрит этой бандитке.

— Ещё раз спрашиваю, как зовут вашу супругу?

Хрисанф откладывает телефон и наклоняется к любимой.

— Далила. Далила Птеровна Кирсанова. Далилушка. Кто ещё мог снести этих динозавров!

— Агний! Сам динозавр!

На самом деле, Хрисанф очень любит, когда она его балует: так бы и лежал, как котик, которого гладят по спинке и животу и называют разными ласковыми именами. Но потом держит себя в руках, чтоб окончательно не расплавиться.

Скажет ещё, что, как девчонка. Но ещё чуток!

— Дэли, жаль, что ты не была со мной во всех тех дивных местах, где я бывал.

Далила надулась, что твой индюк.

— Я даже не была в Айталайа.

— Что Айталайа. Ты даже не была в Японии.

— Ты меня с собой не берёшь!

— Да, как-то засели мы тут. Но неплохо же?

— Неплохо (соглашается).

— И ты точно кулик своего болота. Мечтаешь-мечтаешь, а как попадёшь куда-нибудь, как и твои земляки, начнёшь вещать, что лучше здешнего края ничего нет.

— Нээ?

— Да, конечно. Знаешь, что было самое лучшее в тех красотах?

— Море?

— Нет.

— Мм, горы?

— Нет.

— Еда?

— Я везде найду, где вкусно покушать.

— Женщины?

— Близко.

— Девушки-аборигены.

— Очень даже близко.

— Девушки в национальных одеждах, которые подносили тебе кокос с трубочкой под пальмой у прохладного бассейна?

— Это уже твоя мечта. Нет же.

— У меня были бы загорелые парни.

— Окей, придётся завтра в институт пешком в коротких беговых шортах идти, раз тебе хочется, чтоб я обгорел. Кокос-то достану.

— Ну, Агний, тридцать, нет, двадцать минут! Теперь мы уж не молодожёны, каждая минута дорога!

— Расслабься, титях.

— Титях, может, это закаты или восходы? Ты любишь солнце.

— Вот-вот, можешь, когда хочешь, мозги работают что надо! Я приготовлю тебе подарок, если угадаешь!

— Ыы! Солнце? Солнечное затмение? Полёт в космос? Луна и ты в одиночестве на берегу?

— Так горячо, солнышко! Это подсказка!

— Так луна, солнце, песок… Секс на пляже что ли? Неужели, это всё, что ты запомнил?!

Хрисанф улегся подле её ног и, смеясь, протягивает к ней руки, чтобы присоединилась к нему.

— Не так уж это и глупо!

— Агний, пятнадцать минут!

— Ну, хорошо, сдаюсь. Хотя это ты должна была сдаться. Самое лучшее в тех странствиях было только одно — ты.

— Но мы же не были тогда знакомы, дурачишка.

— Но я жил ожиданием тебя. Сам себе не верил и верил. Это и было движущей силой моего существования. И только одна эта вера окрашивала океан в невообразимые цвета, и девушки, продающие коралловые бусы, казались милыми, и солнце не жарило, а согревало душу.

— Мм.

— И это всё?

— За десять минут я уже ничего толкового не придумаю. И вряд ли перебью твой рекорд.

— Ты проиграла! Поэтому получишь свой подарок.

— За что?

— За то, что ты единственный бесценный подарок в моей жизни.

— Ладно, валяй. Я хочу посмотреть, что это. Только быстрей. Мы идём ловить Урсик.

Хрисанф немного приподнялся, чтобы приблизить своё лицо к её лицу.

— Ну же, быстрее!

— Привет!

— Чего?

— Я дарю тебе себя в этот прекрасный летний вечер. Чтобы ты не говорила о себе, как продажной шкуре. И чтобы не ругала меня, что задабриваю тебя пустяками.

— Я не говорила, что это пустяки.

Тут она забыла, что осталось всего три минуты и сама поцеловала мужа.

— Ах, Агний, мне кажется я думала о том же до встречи с тобой. Теперь мне так кажется.

— Любимая, ты делаешь меня счастливым.

Глава 34

Тутти сидел под махоньким соломенным грибком, который ему построили в дань уважения местные жители, и разбирался с ежедневным отчётом, время от времени потихоньку наблюдая за Аэлитой. Иногда она появлялась в поле его обзора, иногда — нет: слишком много возни было внутри временных построек, где девушка помогала самыми обычными делами: варила еду, стирала, смотрела за детьми, обрабатывала раны, давала лекарства, экономила провизию и между этим работала в развалах, собирая пробы почвы, воды и воздуха.

На ней был только закрытый спецкостюм, пригодный к тропическим условиям, и она не пользовалась защитными средствами, когда ходила в точки, где то было рекомендовано.

Золотареву с самого начала предполагали использовать на совсем другом уровне миротворчества, но до сих пор, по прошествии нескольких месяцев, слышали, что ей нормально в аналогичном секторе.

Жара и духота сменялись ночью необыкновенной темнотой и свежестью, поэтому молодые люди поздно ложились: ели, болтали, любовались звёздами. Аэл, по её словам, расслабляла мышцы рук и ног, которые вздулись, как у качка, от несения тяжестей, а Тутти, который ничем таким не занимался, развлекал её настольными играми, обучал стрельбе из разного оружия и доставал немного той молодёжной еды, которая нравилась обоим.

— Куколка, так ты всю красоту растеряешь на чёрной работе.

— С чего ты взял, что я красивая?! (смеётся)

— Мои глаза мне об этом сообщили в тот день, когда я впервые тебя увидел.

Они оба принадлежали, по крайней мере в настоящем, к тем людям, которые носят одно и тоже. Тутти был всё в тех же удобных джинсах и полосатой футболке,