Рандеву с замком - Натали де Рамон

— Нет, правда, Майкл? Вы говорили об этом?

— А что такого? Нельзя потолковать с потенциальным родственником?

— Хорошо. Что ты ему ответил?

— Нет, Виктор, Эле не в курсе, честно признался я. Он захохотал и сказал, что зачем же я теряю время: ты сейчас дома и как раз одна, но придется долго звонить в дверь, потому что ты спишь и болеешь. И еще он сказал, что твои любимые цветы — сирень. И по секрету — что ты категорически не хочешь замуж.

— Вот мерзавец!

— Эле, он твой брат. Я хорошо уяснил это. — Майкл с лукавыми глазами погрозил мне пальцем, встал из-за стола и вышел в коридор, где все еще на полу валялись детали его гардероба. Он поднял галстук, пиджак, криво нацепил галстук и сказал: — Кстати, мы договорились с Виктором, что ты подключишь телефон после моего ухода.

Я приросла к стулу.

Майкл вернулся в кухню с пиджаком в руках и стал рыться в его карманах, определенно делая вид, что не замечает моего состояния.

— Вот моя визитка, вот кредитка. — Карточки легли на кухонный стол рядом с моей тарелкой. — Соскучишься — позвони. И ни в чем себе не отказывай. — Он постучал пальцем по «платиновой» кредитке. Улыбнулся и добавил: — Правда, на замок не хватит, но ты сможешь купить себе квартиру. Здесь семизначная сумма. А если уж очень соскучишься, позвонишь, скажешь, и я пришлю за тобой самолет. Сам я не смогу вырваться к тебе в ближайшие две-три недели. Слишком плотный график. — И опять занялся пиджаком. — Куда же я его подевал? Ах да, в брюках! — Сунул руку в карман брюк и извлек коробочку. — Вот, Эле, так положено, — виновато добавил он, протягивая мне ее.

Я по-прежнему не могла ни говорить, ни пошевелиться.

— Ох, Эле, Эле! Что же мне делать с тобой? — Он резко отшвырнул пиджак и опустился передо мной на одно колено. Открыл коробочку. Камни ослепили бриллиантовой вспышкой. — Ну, Эле, ну?

Я сползла со стула и уткнулась ему в плечо.

— Майкл, Майкл… Это… Не… Я… Слишком… Не уезжай, Майкл!!!

— Дорогая, я не могу. — Он обнял меня и прижал к себе. — Ну не плачь, дорогая! Если бы я мог, я бы остался. Но у меня все расписано по часам. — Он гладил мои волосы и спину. — Я и так прогулял целые сутки. Ну не плачь! Все живы, все счастливы. Нет ни малейшего повода плакать! Закончится выборная кампания, и мы устроим свадьбу. Знаешь, какая у нас будет свадьба? Вся Америка ахнет!

— Я не хочу… — заговорила я, слова давались мне с трудом.

— Не хочешь в Америке? Хорошо, поженимся во Франции.

— Я не хочу…

— Слушай, — он отстранил меня и, наклонив голову, заглянул в мои глаза. Я видела, как у него дрожат губы, но он улыбался. — Я все понял! Ты не хочешь жить в Америке! О'кей, я куплю тебе замок во Франции, ты будешь жить в замке, а я буду прилетать к тебе каждый уик-энд!

— Я не хочу, чтобы ты уезжал!!!

— Хватит, Эле, пожалуйста. — Он решительно поднял меня с пола. — Я тоже живой человек, и тоже не хочу от тебя никуда уезжать. Но мне пора. На меня работает куча людей, и я за них отвечаю. Ты не ребенок, Эле, ты должна это понимать. И я не думал, что ты способна на истерику. Мне нравится твоя выдержка, а не твои слезы.

Он пристально смотрел мне в глаза, и мне показалось, что его — тоже не совсем в порядке. Я стиснула зубы и, не позволяя себе шмыгнуть носом, выдерживала его взгляд. А когда справилась с комком в горле, попросила:

— Улыбнись, Майкл. Я хочу, чтобы со мной осталась твоя улыбка. А все остальное забери.

Впрочем, может быть, и сто лет, и вечность, или пять минут всего лишь после того, как дверь за Майклом захлопнулась. Он выполнил только первую половину моей просьбы, в отношении же второй сказал:

— Эле, я вовсе не покупаю тебя. Ты абсолютно свободна. Но, по-моему, ты моя жена. Я думаю, что и по-твоему — тоже. Со мной может произойти все, что угодно, но моя жена хотя бы материально страдать не должна. Иначе мне, как мужчине, грош цена. — И не позволил мне проводить его даже до двери. Только поцеловал в волосы и напомнил, чтобы я подключила телефон.

А я неподвижно сидела и смотрела на остатки нашего ужина и на три предмета, совершенно чужие в этой крошечной старомодной кухне, даже с учетом антикварного серебра, — визитку кандидата в члены сената штата Оклахома, золотую кредитку и раскрытую коробочку с бриллиантами в оправе из белого золота. Значит, что — я теперь больше не Элен Пленьи, а будущая миссис Майкл Уоллер, супруга нефтяного короля? Бред какой-то! Мне не нужны ни деньги, ни статус супруги нефтяного короля, мне нужен Майкл! Только Майкл! Я взяла кубок, из которого он пил, и поцеловала там, где касались его губы, его улыбка… Но она принадлежит мистеру Уоллеру, потомственному нефтяному королю и неприлично молодому кандидату в сенаторы штата!

Я вымыла посуду. Всю. Кроме его кубка. А потом вымыла и кубок. Пошла в кабинет брата и подключила телефон. Он ожил почти в моих руках! Майкл! Зачем я так долго торчала в кухне!

— Добрый вечер, Элен!

Линну я узнала сразу — по протяжной интонации и открытому «р». Она принялась восторженно рассказывать, многое я уже знала от Майкла, пожалуй, кроме того, что по распоряжению мистера Уоллера Брунсберри нанял вертолет, доставивший Линну, Никса, самого Брунсберри и Мишеля Сарди из Парижа прямиком в аббатство Мон-Сен-Мишель. Тут я вдруг почему-то подумала: а не многовато ли Мишелей? — и вовсе не вдруг — о Мишеле Вуаля…

— Так Брунар-то мой отец, — сообщила Линна. — Я прямо и не знаю, как мне теперь быть, Элен.

— Отец? — ошалело переспросила я. — С чего ты взяла?

— Мне все рассказал брат Мишель.

Майкла, что ли, она называет так, подумала я, но он-то откуда знает? Почему мне не сказал?

— Брат Мишель Пом, вернее отец Мишель. Он старый-престарый! Лет сто, наверное. Он один из тех, кто в семьдесят шестом году заверил Джессике Флер ее завещание. Она была не особенно набожной, но много занималась благотворительностью и дружила с ним. Мишель Пом был келарем тогда, а теперь просто раритетный старец. Знаешь, Элен, у меня такое впечатление, что этот древний монах был в нее влюблен! — заговорщицки пояснила Линна. — И она много чего ему доверяла. Этот Пом, как только меня увидел, чуть не прослезился. Он был уверен, что Джессика никогда не пустит в ход то завещание, потому что написала его тогда в пылу и ярости, а составит новое в пользу Брунара, потому что Брунар ей почти что сын.

— Потрясающе, — сказала я и периодически повторяла это слово с разными интонациями по мере ее повествования.

Наверняка история была действительно потрясающей, но меня больше волновали собственные трудно постижимые обстоятельства, нежели тот факт, что Брунар и его сестра — мать Патрисии — дети того самого садовника, амуры с которым и послужили поводом для развода Уоллеров. На протяжений всей своей жизни садовник оставался искренним возлюбленным Джессики Флер, однако в определенной мере тайным, поскольку Джессика вовсе не стремилась связывать себя никакими новыми узами брака, и уж тем более — с простым садовником. Тем не менее она испытывала глубокую нежность и привязанность к его детям, особенно — к сынишке, которому дала блестящее образование и ввела в общество. Абсолютно все были уверены, что именно счастливчику Дуду — Эдуару Брунару — она и оставит замок за неимением собственных детей и близких родственников. Но однажды вся эта нежность и расположение кончились.