День гнева. Принц и паломница - Мэри Стюарт

Впоследствии Мордред не мог сказать, чем именно Верховный король произвел на него тогда, в их первую встречу, столь сильное впечатленье. Никакой помпезности, никакой свиты, никаких признаков сана и власти — при нем не было даже оружия. Он стоял один — холодный, безмолвный и грозный. А юноша пожирал его глазами. Вот перед ним одинокий мужчина, облаченный в коричневое одеянье, отороченное куньим мехом, он кажется карликом на фоне гряды освещенных зданий у него за спиной, деревьев, выстроившихся вдоль мощеной дороги, тяжелых копий стражников. Но во всем этом гулком морозном сумеречном пространстве, на взгляд каждого из новоприбывших, не было места ни для кого и ни для чего, кроме этого невысокого человека.

Моргауза опустилась на посеребренные изморозью камни дороги перед ним, но не в глубоком поклоне, положенном при встрече с Верховным королем, а на колени. Подняв руку, она схватила Мордреда за рукав и потянула его тоже преклонить колени подле нее. Он почувствовал, как дрожит рука королевы. Гавейн, а с ним и остальные принцы остались стоять. Артур не удостоил их и взглядом. Все его внимание было сосредоточено на юноше, стоявшем на коленях перед ним, на бастарде, на его сыне, которого заставили склониться будто просителя и который так и остался на коленях со склоненной головой, бросая по сторонам быстрые внимательные взгляды, словно дикий зверь, решающий, в какую сторону лучше бежать.

— Государь мой Артур, — говорила тем временем Моргауза, — велика была радость моя и моей семьи, когда прибыл к нам гонец с вестью о том, что после стольких лет нам дозволено вновь увидеться с тобой и посетить твой двор. Кто не слышал о великолепии Камелота, кто не восторгался рассказами о твоих победах, о твоем величии и мудром правлении этими землями? Величии, которое, с того самого первого сраженья при Лугуваллиуме, я и мой супруг, король Лот, тебе предсказали…

Она мельком бросила беглый взгляд на безучастное лицо Артура. Моргауза намеренно ринулась прямо в опасный водоворот. При Лугуваллиуме Лот пытался сперва предать Артура, а потом свергнуть его, но именно тогда Артур возлежал с Моргаузой и зачал Мордреда. Мордред, с опущенными долу глазами изучавший узоры изморози на земле перед собой, прежде чем королева быстро втянула в себя воздух и заговорила вновь, уловил мимолетную неуверенность в тоне ведьмы.

— Быть может, между нами — между тобой и Лотом, и даже между тобой и мной, брат, лежало многое, о чем лучше не вспоминать. Но Лот погиб у тебя на службе, и поскольку со времени его смерти я жила одна, тихой изгнанницей, но не жаловалась, посвящая все свое время заботе и воспитанию моих сыновей… — Последнее слово она произнесла с легчайшим, едва заметным нажимом, и вновь рискнула коротко поднять глаза. — И вот теперь, господин мой Артур, я явилась по твоему приказу и молю тебя о милосердии ко всем нам.

Все еще ни слова в ответ от короля, ни малейшего приветственного жеста. Легкий милый голосок звенел и звенел, и слова будто камешки ударялись о стену молчанья. Мордред, все еще стоя на коленях с опущенной головой, почувствовал вдруг нечто столь же явное, сколь прикосновенье руки, внезапно поднял глаза и увидел, что взгляд короля устремлен на него. Впервые он встретил взгляд этих глаз, которые казались до странности знакомыми и в то же время чужими; взгляд, от которого по всему его телу пробежал трепет, но не страха, а чего-то, что ударило ему под сердце и заставило, задыхаясь, ртом хватать воздух. Внезапно, впервые с тех пор как Моргауза скрыла логику за пеленой колдовства и угроз, он понял, сколь глупы были его страхи. Зачем этому человеку, королю, утруждать себя, преследуя незаконнорожденного сына врага, умершего много лет назад? Он выше этого. Это просто нелепо. Для Мордреда словно внезапно прояснилось небо, словно свежий ветер разогнал удушливый, пропитанный колдовством туман.

Вот он в прославленном городе, в центре королевств большой земли. Сколько лет он строил планы, сколько лет он мечтал об этом, вынашивал замыслы. Ведомый недоверием и страхами, что посеяла в нем Моргауза, он пытался бежать от этого, но сюда его привезли словно что-то, предназначенное в жертву на черном алтаре ее богини. Теперь не осталось и мысли о бегстве. Вернулись, с кристальной ясностью восстали вновь все его былое честолюбие, все его мальчишеские мечты. Он желает этого, желает стать частью этого нового мира… Чего бы ни потребовалось, чтобы завоевать себе место в королевстве этого короля, он это сделает, он этим станет…

Моргауза еще говорила, и в голосе ее звучала необычная для королевы нотка смиренья. Мордред, разум которого озарила вспышка холодной ясности, слушал и думал: «Каждое произнесенное ею слово — ложь. Нет, не совсем ложь, факты вполне правдивы, но все, что она говорит, все, что она пытается сделать… насквозь фальшиво. Как он это выносит? Ведь, конечно, ее речи не обманывают его? Только не этого короля. Только не Артура».

— …и потому молю тебя не винить меня в том, что я явилась теперь, не став дожидаться завтрашнего дня. Как могла я ждать, когда огни Камелота так манили из-за глади Озера? Я должна была явиться, должна была узнать, что в сердце своем ты не держишь на меня зла. И видишь, я повиновалась тебе. Я здесь со всеми мальчиками. Слева от меня — Гавейн, старший из наследников Оркнейских, мой сын и твой слуга. И братья его тоже. А справа от меня… Это Мордред. — Она подняла глаза. — Брат, ему ничего не известно. Ничего. Он станет…

Артур наконец шевельнулся. Жестом остановив ее речь, он сделал шаг вперед и протянул руку. Резко вдохнув, Моргауза вложила в его ладонь свою. Король поднял ее. Для мальчиков и для слуг, ожидающих в тени крепостной стены, это было мгновенье облегченья. Они приняты. Все будет хорошо. Поднимаясь с колен, Мордред, как и все, почувствовал, что напряжение несколько спало. Даже Гавейн улыбался, и Мордред неожиданно ответил на его улыбку улыбкой. Но вместо положенного приветственного поцелуя, объятий и слов приветствия король сказал только:

— Мне есть, что сказать тебе, что не может быть сказано при этих детях. — Он повернулся к мальчикам. — Добро пожаловать в Камелот. Теперь отойдите к воротам и ждите там.

Они подчинились.

— Дары, дары! — засуетился распорядитель двора. — Скорей, дары! Похоже, все идет не слишком хорошо.

Выхватив у слуги ларец, он пробежал несколько шагов, положил его к ногам короля, а потом поспешил отойти. Артур и взглядом не удостоил сокровища. Он говорил с Моргаузой, и хотя стоявшие у ворот не могли ни слышать, что там говорится, ни видеть ее лица, они заметили, как королева сперва с вызовом и неповиновеньем выпрямилась, затем снова склонилась в просительной позе, как в жестах ее проступил страх и как все это время король стоял словно камень и словно каменным было его лицо. Лишь Мордред в своем озарении увидел в нем усталость и горе.

Тут их беседу прервали. Из-за ворот послышался шум, потом топот, который становился все громче. Стук копыт. Лошадь галопом поднималась по мощеной дороге. Хрипло прокричал что-то мужской голос.

— Курьер из Гвелума! — вполголоса выдохнул один из стражников. — Клянусь громом, быстро же он добрался! У него, верно, срочные известья!

Вызов. Ответ. Еще один крик, скрип и скрежет отворяемых ворот. Усталая лошадь процокала копытами по брусчатке. От этой загнанной лошади пахло стылым потом. Задыхаясь, курьер бросил что-то стражникам и без промедленья проехал туда, где стоял король с Моргаузой.