Тайны русской дипломатии - Борис Сопельняк

— Давтян. Яков Христофорович Давтян.

— Слышал о таком, — раздумчиво произнес Дзержинский. — И даже немного знаком. Надо будет подумать… Спасибо, товарищ Инесса, ваша рекомендация дорогого стоит, — шутливо раскланялся Дзержинский. — А вы говорите — восход. Восход восходом, а вон мы какое дело спроворили. Вы еще о своем протеже услышите!

Вопрос о новом назначении Давтяна решался на самом высоком уровне, ведь речь шла ответственнейшей должности начальника Иностранного отдела ВЧК, более известного как ИНО. Недавно удалось обнаружить секретнейший документ тех лет, касающийся Давтяна: «Из протокола специального заседания Орпоро ЦК от 12 января 1920 года. Просьбу тов. Дзержинского удовлетворить. Откомандировать в его распоряжение тов. Давтяна».

Так Яков Христофорович Давтян, сын зажиточного армянского коммерсанта, стал первым в истории советских спецслужб начальником Иностранного, то есть разведывательного, отдела ВЧК.

Разведка, да еще закордонная, — дело настолько тонкое и серьезное, что не имевший никакого опыта Давтян поначалу от нового назначения растерялся. А потом его осенила гениальная идея: почему бы нашим разведчикам не работать под крышей дипломатических представительств, а ему, их начальнику, не совмещать две должности и не работать одновременно и в Наркоминделе, и в ВЧК? Руководство его поддержало, и Давтян, с присущим ему энтузиазмом, занялся созданием ИНО.

Был, правда, один червячок, который постоянно точил самолюбие Якова Христофоровича: он был не полноправным начальником ИНО, а всего лишь исполняющим обязанности начальника ИНО. Давтян терпел, терпел и написал докладную записку в Управление делами ВЧК, прося прояснить ситуацию и сделать его полноценным начальником ИНО. Но руководство рассудило иначе: оставаясь сотрудником Наркоминдела и находясь за границей, Давтян должен выполнять поручения ВЧК и лично Дзержинского.

С первой зарубежной командировкой у Давтяна вышел полный конфуз. Как раз в эти дни в Венгрии случилась революция, и новоиспеченного разведчика-дипломата решили направить в Будапешт. Но пока тянулась волокита с оформлением документов, революция потерпела поражение, и Венгерская советская республика прекратила свое существование. А ведь планы в Москве строили грандиозные, в Венгрию чуть было не бросили Первую конную армию, разумеется, под видом добровольцев-интернационалистов.

Но так как обязанности дипломата и особенно разведчика требуют постоянного присутствия за границей, Давтяна непрерывно перебрасывают из одной страны в другую. За пятнадцать лет своей закордонной службы Яков Христофорович успел поработать в Эстонии, Литве, Китае, Туве, Франции, Греции, Иране и Польше. Одно время он даже был ректором Ленинградского политехнического института. Что там было делать карьерному дипломату и такому же карьерному разведчику, можно только догадываться.

Если о работе Давтяна в Греции, Польше или Франции с точки зрения результативности почти ничего не известно, то о его пребывании в Китае красноречиво говорят недавно рассекреченные документы. Прибыв в Китай в 1922 году, буквально через две недели Давтян отправляет шифровку в Москву: «Нашу работу здесь я считаю чрезвычайно важной и полагаю, что тут можно много сделать. Здесь узел мировой политики и ахиллесова пята не только мирового империализма, но и наша. И исключительно от нас зависит здесь завоевание прочных позиций на Дальнем Востоке».

Сделал он действительно много, особенно как резидент ИНО. Спустя год Давтян с нескрываемой гордостью сообщает: «Несколько слов о нашей специальной работе. Она идет хорошо. Если Вы следите за присылаемыми материалами, то, очевидно, видите, что я успел охватить почти весь Китай, ничего существенного не ускользает от меня. Наши связи расширяются. В общем, смело могу сказать, что ни один шаг белых на Дальнем Востоке не остается для меня неизвестным. Все узнаю быстро и заблаговременно… С сегодняшним курьером посылаю Вам весь архив белогвардейской контрразведки, полученный в Мукдене. Прошу принять меры, чтобы этот архив не замариновался и был использован… Ставлю серьезный аппарат в Харбине. Есть надежда проникнуть в японскую разведку».

Увлечение разведывательной работой не могло не сказаться на делах дипломатических. Из Наркоминдела на имя Давтяна стали поступать телеграммы с требованиями предпринять определенные усилия и добиться успехов на чисто дипломатическом фронте. Давтян сделал вид, что ничего не понял. Тогда ему влепили выговор от имени коллегии Наркоминдела.

Давтян страшно обиделся! В сердцах он отбил телеграмму в Москву:

«Думаю, что Пекин будет моей последней работой в этом милом учреждении. Хочу работать в Москве или, в крайнем случае, на Западе. Предпочел бы с НКИД вообще порвать, ибо все-таки не могу ужиться с ними».

Но, поостыв, Давтян взял себя в руки и еще пятнадцать лет не просто уживался, а много и плодотворно работал на внешнеполитическое ведомство Советского Союза. Последней его должностью был пост полпреда в Польше. В 1938-м Якова Христофоровича отозвали в Москву и тут же арестовали. А 28 июля состоялось заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР, приговорившего Давтяна к расстрелу. Обвиняли его в том, что с 1927 года Яков Христофорович являлся участником армянской антисоветской националистической организации, а с 1934-го — участником антисоветской террористической организации правых, руководителем правотроцкистской группы, созданной в полпредстве СССР в Польше, и, конечно же, агентом польской разведки.

Все эти бредовые обвинения могли родиться только в воспаленном мозгу его доблестных коллег с Лубянки, которые через некоторое время за «клеветнические измышления» получили свою пулю в затылок.

Яков Христофорович Давтян прожил всего 50 лет. С его-то кавказскими генами жить бы ему и жить, если бы не похвальное слово Инессы Арманд.

Эту стенограмму так долго прятали в бронированных сейфах, что пожелтевшая от времени бумага стала похожа на древний пергамент. Брать ее в руки боязно, и не только потому, что бумага трескается и крошится — бумага пахнет, пахнет предательством, кровью и невиданной жестокостью. Сколько бы нам ни говорили, что изуверские и садистские годы сталинского режима осуждены таким-то и таким-то съездом партии, память о них никогда не уйдет из сознания народа, ибо она не только в наших сердцах, но и в наших генах, она передается по наследству, она всегда будет с нами.

И это хорошо! Забывать людоедский шабаш дорвавшихся до власти кровавых маньяков нельзя хотя бы потому, чтобы избежать его повторения. Ну что дурного мог сделать больной, полуслепой человек далеко не первой молодости, восемь раз арестовывавшийся царскими жандармами, а потом верой и правдой служивший советской власти, будучи полпредом в Германии и несколько позже заместителем наркома иностранных дел?! Вся его работа была на виду, каждый его шаг запротоколирован, все контакты происходили лишь с санкции руководства, причем при непременном условии, что они пойдут на пользу делу.

И что же?.. В стенограмме заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 марта 1938 года черным по белому записано: