Красный ангел - Роксана Лонгстрит

Он покачал головой. Она расстегнула манжет и отправила руку в долгое сладостное путешествие до самого локтя.

— Ну и что дальше?

— Расскажи мне, — опять прошептал он.

У нее кружилась голова от исходящей от него энергии. Пальцы онемели в его руке; она пыталась высвободиться и почувствовала, как они дрожат.

— Расскажи, о чем ты сейчас думаешь, Алекс.

— О том, что мне хочется перелезть через этот дурацкий стол.

— И?

— И расстегнуть тебе рубашку. — Она прикрыла глаза и ощутила жар его тела, словно пальцы уже добрались до цели и занимались своим делом. Его рука на мгновение замерла, затем продолжила медленное вторжение. — И попробовать на вкус твое тело..

— Где? — едва слышно прошептал он.

Она не открывала глаз, но чувствовала как он пожирает ее жадным взглядом.

— Шею. Плечи. Живот.

Ближе, она придвигалась все ближе и уже ощущала тепло, перетекающее через стол, чувствовала нарастающую неуверенность его пальцев, продвигающихся все глубже.

Некоторое время он молчал.

Она открыла глаза.

— Поэтому ты хотел меня выгнать? Потому что думал о том, что я сплю в соседней комнате?

Пальцы остановились.

— Не совсем. Я пытался думать о другом.

Она глубоко вздохнула. В легких стало горячо, словно они заполнились кровью.

— Расскажи мне, — прошептала она.

Сон отступал медленно, как тающий снег, мягко и тихо. Алекс лежала и слышала доносящиеся откуда-то голоса. Было так тепло и уютно и так хорошо, что минуту она даже не могла вспомнить, где она находится и зачем.

Голоса в отдалении, мужские голоса. Слов не разобрать. Она повернула голову.

Липаски уже проснулся и смотрел на нее. Простыня сползла, открывая его могучую гладкую грудь и тело до самых бедер. В комнате царил полумрак, но выражение его лица легко угадывалось.

Он улыбался.

— Мои друзья занимаются внизу телефоном, — пояснил он и наклонился к ней. Их губы соприкоснулись. Смешно, но поцелуй был как первый, словно она никогда еще не чувствовала вкус его губ, прикосновений его языка. Алекс вздрогнула и прижалась к нему под покрывалом. Прикосновение было обжигающим. Она не ошиблась, даже в темноте углядев под покрывалом его возбуждение.

Он прервал поцелуй, издав непонятный судорожный вздох.

— Ты ходил им открывать в таком виде? — спросила она, проводя пальцами по стреловидной линии седоватых волос вдоль живота, направляясь к вожделенной цели. Он положил голову ей на плечо и закрыл глаза. В спутанных светлых волосах местами пробивалась седина, местами — более темные пряди. Он не выглядел усталым, даже после бурной ночи. Скорее он напоминал льва после охоты.

— Конечно, — пробормотал он. — Я не могу с тобой оставаться, Алекс. Они меня ждут.

— Я тоже жду тебя, — прошептала она.

Он улыбнулся, не открывая глаз.

— Я знаю. Полежи. Я скоро вернусь.

Пришлось согласиться. Он встал и потянулся за халатом, переброшенным через спинку кровати. Интересно, догадался ли он убрать из гостиной ее раскиданное белье перед тем, как впустить в дом друзей. Впрочем, он очень осмотрителен. И осторожен.

Как и предполагала, она обнаружила свою одежду аккуратно сложенной на кресле в углу комнаты. Трусики он положил сверху.

— Алекс? — Он остановился в дверях, обернувшись через плечо. Они обменялись долгим взглядом. — Ты не жалеешь?

— Нет, — откликнулась она. — И ты тоже.

Губы расплылись в знакомой сдержанной улыбке. Он вышел и закрыл за собой дверь. Алекс лежала на спине, наслаждаясь теплом и мягким прикосновением простыни.

Ролли, вдруг мелькнуло в голове. Меньше недели назад.

Она ничего не могла поделать с душевной болью; его образ обжигал, вызывал слезы. Но Ролли был одной бесконечной русской рулеткой, и, в конце концов, дело было не только в нем. Ее нагло демонстрировали Сюзен Истфилд, её подставляли ради этих мерзких фотографий, которые вызывали оргазм у них обоих.

Если она о чем и жалела, то только об этом.

Медленно тянулись минуты. Голоса внизу гудели, потом стихли. Хлопнула входная дверь. Липаски не возвращался. Что-то ее начало беспокоить, и она решила встать. Второго халата под рукой не оказалось, поэтому она натянула очередную белую тонкую майку. Дверь открылась беззвучно. Толстый ковер мягко пружинил под босыми ногами. На лестнице было темно, но утреннее солнце било в окна первого этажа, заливая комнату ослепительно розовым светом. Алекс задержалась на верхней ступеньке, огляделась и заметила Липаски, который сидел на столе, прижав к уху телефонную трубку.

— Нет, — гулко прозвучал голос. — Послушай. Они только что были у меня. Они нашли его. Кто-то подсоединился к моей линии. Мы не знаем, как долго это работало, но судя по всему — давно.

Она осторожно спустилась на следующую ступеньку. Он сидел склонив голову и опустив плечи, как под тяжкой ношей.

— Это я виноват, — продолжал он. Голос в трубке жужжал, как муха в паутине. — Черт побери, я знаю, что говорю. Я должен был раньше догадаться. А иначе каким, к черту, образом она могла узнать, где ты есть? Где ты жил?

Долгая пауза. Липаски распрямил плечи.

— Она еще здесь. Я задержал ее.

Алекс ощутила резкий укол в сердце и прижала руку к груди.

— Да, я могу это сделать. Слушай, ты был прав. Это определенно она.

Боль сверлила в груди.

— Да, — кивнул Липаски очень спокойно. Голос зазвучал тише. — Расскажи мне.

Расскажи мне, говорил он, наклоняясь к ней через стол. Расскажи мне. Боль нашла уязвимое место. Ужалила. Алекс опустила веки и перед глазами пошли круги. Нет, не круги. Снег — холодный, мягкий, гибельный.

Липаски больше не произнес ни слова. Можно было подумать, что он умер, если бы не едва заметное дыхание. Больших усилий стоило не желать ему смерти.

Мазохизм требовал выждать. Она так и поступила: уселась на ступеньки, спрятав лицо в ладони, уткнувшись локтями в колени. Слышно было, как Липаски ворочается, меняя положение.

— Будь осторожен, — прошептал он. В голосе звучала неподдельная боль. — Господи, только осторожнее! Я скоро приеду, Габриэль.

Алекс пришлось укусить себя за руку, чтобы не расплакаться. Стук пластика означал, что Липаски положил трубку на аппарат.

И не шевелился. Спустя некоторое время она встала, упираясь рукой в гладкую светло-фисташковую стену, вернулась в спальню и начала одеваться.

Он открыл дверь, когда она застегивала молнию на брюках. На какой-то миг ей показалось, что в глазах у него вспыхнул тревожный огонек. Он по-прежнему был в туго перехваченном поясом халате.