Что сказал бы Генри Миллер... - Дэвид Гилмор

Закругляясь с этой темой, мы взяли несколько первых серий телевизионного сериала «Уолтоны». Мне хотелось, чтобы Джеси послушал завершающие каждый фильм монологи, когда ведущий как мемуарист подытоживает показанное с точки зрения взрослого человека. Я спросил сына, почему они так действуют на зрителя.

— Что? — не понял он.

— Как им удается вызвать у тебя тоску по той жизни, которой ты никогда не жил?

— Пап, я не понимаю, о чем ты говоришь.

Мне было очень не по себе из-за того, что Джеси с тремя своими приятелями на машине уезжал в Монреаль на концерт рэпа. Я дал сыну сто долларов и сказал на прощание, что люблю его, прежде чем он выскочил в возбуждении из дому, хлопнув дверью. Я что-то крикнул ему вдогонку, когда он шел по дорожке к тротуару, и увидел еще троих ребят, с серьезным видом сидевших в машине отца одного из них.

Сейчас я уже не помню, что я тогда крикнул сыну, но он обернулся на морозном воздухе. Я хоть на пятнадцать — двадцать секунд хотел отсрочить его отъезд, как будто он ехал навстречу смерти, и мне надо было как-то изменить его путь хоть на секунды, хоть на метры, — чтобы за те доли момента он стал другим.

Домой Джеси вернулся поздно вечером в следующий понедельник. Выглядел мой сын просто жутко, у него даже сыпь выступила на коже.

— Один из парней, который с нами поехал, — сказал он, — друг Джека. Такой жирный черный малый. Раньше я с ним никогда не встречался. Я сидел там за ним в машине, и, когда мы уже отъехали от Торонто миль на сто, у него зазвонил сотовый. И знаешь, кто ему звонил? Ребекка. Ребекка Нг. Она теперь живет в Монреале, ходит там в университет.

— Господи!

— Тот черный парень стал с ней говорить, сидя прямо рядом со мной. Я пытался читать, в окно смотреть, просто не знал, куда себя девать. Ни на чем не мог сосредоточиться. Думал, сердце у меня лопнет или голова взорвется, как у парня в том фильме…

— «Сканеры».

— …И тут он говорит по телефону: «Здесь рядом Джеси Гилмор. Хочешь с ним поговорить?» — и передает мне трубку. А на другом конце — она. Я ее год не видел, и вдруг — на тебе! — снова она тут как тут. Ребекка. Моя Ребекка.

— И что же она тебе сказала?

— Она, как обычно, шутила, заигрывала, в общем, какой Ребекка была, такой и осталась. Она мне говорит: «Это же надо, какой сюрприз! Кого-кого, но тебя я никак не ожидала услышать». Потом она спросила, где я собираюсь остановиться в Монреале. Я сказал, что в гостинице, а она тут же говорит: «А что ты сегодня вечером делать собираешься? Надеюсь, ты не намерен в своей гостинице сиднем сидеть?» А я ей говорю: «Еще не знаю. От ребят зависит». А она мне: «Я здесь в один клуб собираюсь. Если хочешь, можешь туда же подваливать». До Монреаля мы ехали часов шесть — семь. Может, дольше — снега много навалило. Как добрались, вселились в гостиницу. Она, конечно, второсортная, зато в самом центре, где живет большинство студентов.

— А потом вы вышли и купили целую тонну пива…

— Мы вышли, купили тонну пива и приволокли его в гостиницу. Собрались все в одной комнате, у того черного парня, который знает Ребекку. Часов в десять или одиннадцать…

— Когда вы уже изрядно накачались.

— …когда мы уже прилично поддали, все отправились в бар. В тот клуб, о котором говорила Ребекка. Где-то на улице Сен-Катрин[46]. Там было полно студентов. Мне бы надо было понять, что это значит, но до меня не дошло. Когда мы туда пришли, там на входе стоял здоровенный усатый бугай, который у всех проверял студенческие билеты. А у меня, конечно, его не было. У других ребят тоже. Но все они как-то прошмыгнули внутрь, а меня охранник не пропустил. Я даже сказал ему, что у меня там бывшая подружка тусуется, с которой я давно не виделся. Наплел ему с три короба, но этому козлу все было по барабану. Так я там и стоял на тротуаре, а все мои друзья были внутри, и Ребекка тоже, а мне казалось, что это самая жестокая шутка, которую со мной сыграла жизнь. Но потом вдруг к входу вышла Ребекка. Выглядела она просто отпадно — я ее такой раньше никогда не видел, просто закачаешься. Она сказала что-то громиле, сам знаешь, как у нее язык подвешен, подошла к охраннику близко-близко, стала глазки строить. И этот вышибала здоровый вдруг расплылся в улыбке, не глядя ни на нее, ни на меня, потом поднял шнур и дал мне пройти внутрь.

— Надо же! (Что еще я мог ему сказать?)

— Я уселся у бара на табурет, — продолжал рассказывать Джеси, — Ребекка сидела рядом, а я и глазом моргнуть не успел, как в дупель напился…

— А она много пила?

— Пила, но немного. Ей много не надо.

— И что дальше?

— А я как свинья нажрался. Самого от себя с души воротило. И мы с ней снова поссорились. Стали друг на друга кричать. Бармен на меня цыкнул, потом подошел вышибала и сказал, чтобы мы оба оттуда убирались. Мы оказались на тротуаре, снег идти перестал, но было холодно, знаешь, в Монреале, когда холодно, видно, как воздух на выдохе клубится белым паром, а мы там с ней все стояли и собачились. Я спросил ее, любит она меня или нет. А она сказала: «Я с тобой, Джеси, не могу говорить на эти темы. Просто не могу, потому что живу с другим человеком». Потом она поймала такси и села в машину.

— Ты еще ее видел?

— Там много чего еще произошло, ты не переживай…

Джеси смолк и устремил взор на улицу, словно что-то вспоминал, точно вдруг узнал кого-то, кто возник перед ним как из-под земли.

— Что произошло? — резко спросил я, потому что во мне что-то не по-хорошему напряглось.

— Ты что, думаешь, я как последняя тряпка спросил Ребекку об этом? О том, любит она меня еще или нет?

— Нет. Но знаешь… — я на секунду задумался о том, как лучше сформулировать то, что хотел сказать сыну.

— Знаю что? — быстро спросил он, как будто я нож держал за пазухой.

— …Это именно то, о чем я говорю тебе последний год или около того. Теперь ты видишь, что важные вопросы надо обсуждать только на трезвую голову. (Господи, подумал я, это же надо, вести разговор в таком тоне!)

— Но ведь ты со мной всегда заводил разговоры по душам только тогда, когда этого хотелось тебе, а я был немного нетрезвый, — ухмыльнулся Джеси.

— Да, в этом, наверное, проблема и заключается. Но все равно ты продолжай.

И он продолжил.

— Потом мы с ребятами все вчетвером вернулись в гостиницу. У кого-то нашлась бутылка текилы.

— Боже мой!

— На следующее утро я проснулся у себя в комнате с дикой головной болью. Всюду валялись бутылки из-под пива, я был одет, деньги все истратил. Тут я вспомнил, как спрашивал у Ребекки, любит она меня еще или нет, а она мне сказала: «Я не могу с тобой об этом говорить» — и села в такси.