Невидимый - Мари Юнгстедт

Заказ, который она уже заканчивала, потребовал несколько недель интенсивной работы. Однако на обещанный солидный гонорар можно было прожить большую часть зимы. Она решила позволить себе парочку выходных в праздник летнего равноденствия. Провести их в спокойной обстановке вдвоем с подругой. Сесилия — ее коллега по цеху, тоже художница, тоже живет одна. Правда, они знакомы всего несколько месяцев. Познакомились на Пасху на художественной выставке в Югарне и сразу подружились. Теперь они вместе проведут праздники на даче Сесилии.

Гунилла уже много лет не отмечала праздник летнего равноденствия по шведским обычаям. Прошлой зимой она вернулась в Швецию, прожив десять лет за границей. Во время учебы в художественной академии она повстречала Бернарда — студента-бунтаря из Голландии. Бросив учебу, уехала с ним на Мауи, один из Гавайских островов, чтобы начать новую, свободную жизнь под ярким солнцем. Там они жили в коммуне и занимались искусством. Счастье казалось безбрежным. Когда выяснилось, что она беременна, все рухнуло. Бернард бросил ее ради восемнадцатилетней француженки, которая смотрела на него как на бога.

Гунилла уехала домой, чтобы сделать аборт. На нее навалилась депрессия, друзей не было, она полностью ушла в работу. И дела пошли в гору. Состоялось несколько персональных выставок, ее работы хорошо продавались. Кроме того, в последнее время у нее появились новые знакомые. Сесилия — одно из таких новых приобретений.

Ее мысли прервал громкий гогот гусей за окном. «Что за чертовщина?» — подумала она. Ей не хотелось прерывать работу, она как раз заканчивала верхнюю часть горшка. Что там у них могло случиться?

Она приподнялась и посмотрела в окно. Гуси во дворе сбились в кучку. Она окинула взглядом все пространство. Ничего необычного. Тогда она снова уселась, чтобы доделать два последних горшка. Конечно, ее всегда считали мечтательницей, однако к работе она относилась ответственно.

Гуси умолкли, в доме снова раздавалось лишь жужжание гончарного круга.

Она не сводила глаз с заготовки в центре планшайбы. Форма будущего горшка почти вылеплена.

Внезапно она замерла. Что-то шевельнулось под окном, мелькнула чья-то тень. Или ей показалось? Она не была уверена. Остановила круг, прислушалась, ожидая сама не зная чего.

Медленно повернулась, пристально оглядела помещение. Покосилась на дверной проем. Дверь во двор стояла приоткрытой. Она увидела, как мимо проковылял гусь. Это ее успокоило. Наверное, это всего лишь гуси.

Она снова нажала на педаль, и круг закрутился.

Скрипнули половицы. Теперь она точно знала, что в комнате кто-то есть. Она взглянула в зеркало на стене. Не в нем ли она увидела что-то странное? Она снова прервала работу и внимательно прислушалась. Чувства были напряжены до предела. Гунилла сняла ногу с педали и автоматически вытерла руки о передник. Снова скрип. Кто-то находился в комнате, притаился и молчит. Ее охватила паника. Мысль об убийствах двух женщин мелькнула в голове. Она застыла. Не могла заставить себя пошевелиться.

И тут в пыльном зеркале на стене она увидела фигуру.

Безграничное облегчение! Она перевела дух.

— А, так это ты! — сказала она и засмеялась. — Я так перепугалась! — Она обернулась с улыбкой. — Знаешь, я услышала странный звук — тут невольно вспомнишь про того маньяка, который убивает женщин.

Больше она ничего не успела сказать — удар топора пришелся ей прямо в лоб, она упала навзничь. При падении рука потянула за собой только что сделанный горшок, еще хранивший тепло ее пальцев.

Поскольку Гунилла не отвечала на телефонные звонки ни в четверг вечером, ни утром накануне праздника, Сесилия начала беспокоиться. Правда, Гунилла порой производила впечатление человека не от мира сего, но раньше, когда они договаривались о встрече, она всегда была пунктуальна. К тому же Гунилла привыкла вставать рано и обещала выехать из дому еще в восемь. Шутила, что разбудит Сесилию, подав ей кофе в постель. Но Сесилии пришлось заканчивать праздничный завтрак в одиночестве.

«Почему же она не звонит?» — недоумевала Сесилия. Гунилла обещала позвонить еще накануне вечером. Может быть, заработалась допоздна? Сесилия знала, что такое вдохновение, — она ведь сама художница.

Сесилия была уже у себя на даче. Приехала туда накануне вечером, привезла продуктов и вина. Предполагалось, что они пообедают селедкой со свежей картошкой, а вечером поджарят на решетке стейк из лосося. Никаких танцев, никакого застолья и никого больше. Только они вдвоем. Будут пить вино и беседовать об искусстве, жизни и любви. Именно в таком порядке.

Сесилия подготовила небольшой праздничный шест, который они собирались украсить цветами и березовыми листьями. Они будут есть, сидя на веранде, наслаждаясь спокойствием и тишиной. По радио обещали прекрасную погоду на все праздники.

Куда же запропастилась Гунилла? Часы показывали уже начало двенадцатого, и Сесилия не раз звонила и домой, и в ателье, и по мобильному.

Почему же она не отвечает? Может, внезапно заболела или получила травму? Что-то наверняка случилось. Мысли роились в голове, пока она занималась приготовлениями. Когда часы пробили двенадцать, Сесилия решила поехать домой к Гунилле.

Гунилла жила в сельской местности, в приходе Нэр. Предстояло проехать несколько миль.

Сесилия села за руль с чувством нарастающей тревоги в груди.

Когда она подъехала к забору, то увидела гусей, бегающих по двору. Они хлопали крыльями и гоготали. Дверь в мастерскую была полуоткрыта. Толкнув ее, Сесилия вошла внутрь.

Первое, что она увидела, была кровь. На полу, на стенах, на гончарном круге. Гунилла лежала на полу посреди мастерской, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову. Сесилия хотела закричать, но горло сдавило.

Кнутас с нежностью посмотрел на жену и погладил ее по загорелой веснушчатой щеке. В жизни не встречал он человека, у которого было бы столько веснушек, — и обожал каждую конопушечку на ее лице и теле. Земля была уже теплой, так что дети могли бегать босиком. На длинном столе красовался изысканный сервиз с голубыми цветами, салфетки стояли в бокалах как на параде, блестели приборы. В фарфоровых кувшинах букеты из полевых цветов: маргаритки, камнеломки, лесная герань и огненные маки. На блюдах была разложена селедка: селедка в горчице, селедка в водке, селедка «матье» и селедка в хересе, его собственного производства, оставлявшая на языке горячий и сладкий привкус. В высоких мисках дымилась отварная картошка, только что поставленная на стол. Белая, рассыпчатая, украшенная пучками укропа, подчеркивающего вкус и запах лета.

В корзине несколько разных сортов хлеба, в том числе знаменитые лепешки его матери, ради которых люди специально приезжали на Готланд. Эти лепешки продавались только на хуторе его родителей в Каппельхамне.

Он оглядел участок, где гости как раз украшали цветами и зеленью шест, гордо возвышавшийся в центре ухоженного газона. Дети с восторгом помогали.