Отпуск по уходу - Наталья Нестерова

* * *

Мария Ивановна благополучно уснула и не слышала, чем закончились диалоги в соседней комнате. А утром, за завтраком, глядя на усталых, почему-то даже похудевших, хотя и веселых молодых людей — проболтавших, по ее пониманию, всю ночь, а потом прикорнувших, — наивно спросила:

— Не выспались? Диван такой узкий и неудобный. Вы совершенно не отдохнули. Может, перенести тахту из детской в комнату Андрея?

Он закашлялся и подтвердил:

— Точно. Отдохнуть не удалось. Правда, Мариночка?

Она уткнула нос в чашку с кофе и незаметно показала ему кулак.

Когда Мария Ивановна вышла из кухни, Марина, поставив руки на стол и глядя на сметающего с рекордной скоростью бутерброды Андрея, спросила:

— Ты помнишь, что вчера обещал мне?

— Разве я что-то обещал?

— Жениться на мне!

— Не может быть!

— Под пытками вырвала у тебя обещание, предварительно сама его озвучив. Вот теперь думаю: не поторопилась ли?

— Дудки! — погрозил он рукой с недоеденным бутербродом. — Купленный товар обратно не принимается. Женимся и никаких гвоздей!

— А еще ты обещал, что у нас будет девочка, которую мы назовем Ия.

— Как-как? Это что за недоделанное имя?

— Прекрасное имя! В переводе с греческого обозначает Фиалка.

— Ия? Может, сразу Уе? Прикольно — не девочка, а условная единица.

— Сейчас запущу в тебя сахарницей!

— Не трать время на пустяки. У нас есть полчаса, чтобы предметно заняться девочкой.

— Не могу! Ты шумишь, и я верещу… Мари-ванна и Петя будут шокированы.

— Во жизнь! В собственной квартире не предаться удовольствиям! Тогда — в ванной, пустим воду, чтобы шумела.

Андрей любил свою квартиру не за обстановку, был равнодушен к мебели и люстрам. Ему доставляло удовольствие обладание собственным логовом, в котором сам себе хозяин. Хоть голым щеголяй — никто не видит, не шныряет из комнаты в комнату, не дрыхнет на соседней кровати, не приводит подружек и не устраивает пьяных посиделок. Общежитий и съемных комнат Андрей натерпелся на всю оставшуюся жизнь.

Раньше его устраивало и то, что Марина не торопится переезжать. Роман с приходящей девушкой, даже если ты ее пламенно любишь, предпочтительнее генеральной репетиции совместной жизни. Они присматривались друг к другу. Им было не по восемнадцать лет, чтобы после первого интимного опыта прилипнуть друг к другу и в ритме танго протанцевать до загса. Вкалывают по десять часов в сутки, головы забиты, утрамбованы служебными проблемами, только в блаженные выходные могут позволить себе праздник ничегонеделания, он же праздник тела. Кроме того, оба слишком серьезно относились к браку и семье, не хотели размениваться на неудачные попытки. Но испытательный срок затягивался и грозил перейти в постоянно-временную фазу. Им понадобилась основательная встряска, испытание чувств на прочность, чтобы понять, как они дорожат друг другом, что поиски и проверки закончились: вот человек, с которым я хочу встретить горе и радость, рождение ребенка и собственный последний час.

Жених Андрей, воспринимавший свое предложение и Маринино согласие прежде всего как новые обязательства, которые он на себя возлагает, стоически переносил превращение холостяцкой берлоги в коммунальную квартиру. Почти как у Ольги дома — очередь в ванную и в туалет, коллективные ужины на тесной кухне, когда все сидят плечо к плечу.

Но ведь и никого лишних! Марине он диктаторски безапелляционно запретил ночевки в родительской квартире. Андрей был покладист в мелочах и потакал женским капризам, но в принципиальных вещах — кремень. После работы Марина обязана (именно так и говорил: «обязана!» — что ее веселило и вызывало неожиданное чувство удовольствия от подчинения мужской воле) заскочить домой и взять необходимые вещи и прочую женскую ерунду. А ночевать у мамы с папой — ни-ни! Надо мчаться к жениху, где ее ждут серьезные обязанности. Во-первых, Петьку искупать и уложить. Во-вторых, жениха ублажить. Несправедливо, что «невеста» звучит романтично, а «жених» — детской дразнилкой, но Андрей стерпел эту дразнилку.

Марина влюбилась в карапуза Петьку с неистовостью девушки, которой биологически давно следовало иметь собственных детей. Петечка теперь не только не умалял достоинств Андрея, но многократно их усиливал. Отцовство — сильное чувство, но не такое болтливое, как материнство. Благо у Марины имелся собеседник, Мария Ивановна, способная выслушивать и бесконечно поддерживать разговор об уникальных достоинствах Петечки. Охламона Петьку, послушай няню и Марину, впору было выдвигать на Государственную премию за проявленную гениальную пытливость в отрывании плинтусов и стремлении перевернуть кресло.

Петька и Мариванна — следующие по списку жильцы. Тут без вариантов. Петька вирусом внедрился в Андрееву кровеносную систему. А Мариванне некуда податься, да и кто будет ночью к Петьке вставать? Они с Мариной другими важными делами заняты.

Мариванна волнуется, что малыш не по науке растет. Два упущения — по ночам кушает и к горшку не приучен. Ерунда! Почему растущему человечку не питаться, когда хочется? И второе: никто из известных Андрею взрослых людей не дует в штаны. Придет время — сам в туалет забегает.

Последний квартирант — дедушка Семен Алексеевич. Заиндевевший от горя мужик. У твоего домашнего очага только и отогревается. Язык не повернется выставить. Тем более, что ночует не каждый день. Раскладушку по утрам — убирает рано, сидит, старый воробей, в углу кухонного диванчика и в глазах мольба — не выгоняйте, Христа ради, может, на что и пригожусь.

Из-за перенаселенности жилища и отличной слышимости сквозь двери и стены Марина и Андрей освоили технику бесшумного секса.

Почти бесшумного. Кто бы Андрею подобное раньше предложил! Но Марина рассказывала, что очень долго думала, будто ее родители не совокупляются. Зачали ее — и теперь только разговаривают. И мы должны… Тихо! Тихо! Ладно, музыку включи…

Мария Ивановна была убеждена, что молодые связаны исключительно интеллектуальным общением. Все говорят и говорят…

— А почему посреди ночи музыку или телевизор на полную громкость врубают? — сомневался более искушенный Семен Алексеевич.

— Им так легче засыпать на узком диване, — стояла на своем наивная Мария Ивановна. — Музыка — тот же гипноз, я читала. Неловко навязываться, но несколько раз предлагала им поменяться. Мне — диван, им — большая тахта.

— С милой и на скамейке рай, — отвечал Семен Алексеевич. — А по утрам в ванной иногда вместе моются.

— На работу спешат.

В какой-то момент до Марии Ивановны доходил смысл их спора — обсуждают интимную жизнь молодых людей! Она краснела смущенно, уходила или переводила разговор на другое. Это шестидесятилетнему Семену Алексеевичу подобные разговоры не в диковинку, он бы вполне мог их вести со своей женой. Но для Марии Ивановны секс — загадочнее жизни на Марсе и опутан паутиной стыдливости и непроизносимых деталей.