Смотреть и видеть. Путеводитель по искусству восприятия - Александра Горовиц

Джонсон терпеливо объяснил:

– На внешней стороне брюк больше складок, чем на внутренней, а туфли изношены неравномерно: с внешней стороны они истерты сильнее. Посмотрите, как он идет: у него вальгусная деформация коленей – это когда колени соприкасаются, а ступни расходятся в стороны. Это сильно укорачивает ноги, особенно с внешней стороны, а внутренняя сторона при этом становится длиннее. Из-за этого таз движется немного по-другому, и обувь изнашивается неравномерно.

Увидев неаккуратные отвороты брюк и поношенные туфли, внимательный наблюдатель за походкой может сделать вывод о структурных проблемах. Возможно, такой человек предрасположен к плоскостопию или головка его бедренной кости слегка повернута вперед в суставной впадине таза. Со временем, через много миллионов шагов, небольшая анатомическая особенность может превратиться в приобретенный дефект.

То, что казалось мне “обыкновенной” походкой, теперь выглядело совсем не обыкновенно. Мы остановились у края тротуара. Станция метро поблизости выбросила толпу пешеходов, которые заспешили к переходу, стараясь успеть на зеленый. По словам Джонсона, этот перекресток часто всплывал в разговорах в его клинике, потому что улица была очень широкой, а зеленый сигнал для пешеходов – очень коротким. Многие, чтобы успеть перейти улицу, вынуждены даже бежать. В стрессовых условиях любые нарушения походки становились заметны.

Джонсон смотрел и сыпал диагнозами: “Вот она слишком сильно распрямляет колени, используя инертные ткани – связки и сухожилия – для смягчения толчка. Ее колени вращаются, видите? Очень вероятный кандидат на травму колена, а также на травму бедра… И не лучший кандидат на участие в состязаниях по бегу”. Или: “Если вы посмотрите…” – на пожилую женщину с редеющими волосами, в очень длинной куртке и с расстроенным выражением лица – “…то увидите, что она идет вразвалку. Всякий раз, когда она наступает на правую ногу, она наклоняется вправо, и ее левое бедро провисает: это называется симптомом Тренделенбурга. Он вызван слабостью средней ягодичной мышцы и мышц на боковой стороне бедра”. Или: “А он очень худой…” – о пожилом мужчине в черной шляпе – “…и колено его правой ноги отклонено наружу, а это значит, что внутренняя сторона колена принимает на себя слишком большой вес. И он не сгибает это колено, а опирается на него, держа его неподвижным. Поэтому коленный сустав болит. Мышцы у него слабо выражены: из-за этого он не может в полной мере контролировать ногу. Его стопа, опускаясь, попадает сильно вовнутрь относительно колена, туда, куда опускается пятка. Отчасти поэтому он раскачивается вперед и назад”.

Джонсон обнаружил множество “дефектов” походки. Но, помимо этого, он просто любовался людьми: сегодня, больше чем когда-либо, мы замечали, насколько разной, но по-своему прекрасной походкой идут люди по жизни. Да и не всякая странная походка является патологией. Мимо нас прошлепал хасид в больших не по размеру ботинках, и Джонсон вспомнил недавнего пациента: “…иудей-ортодокс, у которого из-за походки болела спина: у него произошел разрыв межпозвоночного диска. При этом проблема усиливалась оттого, что он сутулился. Мы много работали над его положением тела, чтобы заставить его ходить прямее. Однако он отказался. Объяснил, что такая походка не подобает скромному человеку”.

Для меня это стало открытием – то, что походка может рассказать о вероисповедании. Или о профессии: мимо прошел мужчина средних лет, который нес на левом плече лестницу, балансирующую на одной перекладине. “Его походка говорит о том, что он немало прошел именно так”.

Нет ничего удивительного в том, что тот, кто “несет на левом плече лестницу”, может оказаться “человеком, чья работа связана с лестницами”. Но Джонсон мог также угадать, как долго он на этой работе. Несмотря на то, что на плече у мужчины лежал такой тяжелый предмет, казалось, что если бы кто-то незаметно снял лестницу, его походка нисколько не изменилась бы. Если бы, таская на плечах лестницы, этот человек ходил скособочившись, он бы давным-давно получил какую-нибудь травму спины и был бы вынужден уволиться. Поэтому носильщик мебели, который способен водрузить на спину пять коробок с книгами и идти при этом нормальным, пусть и медленным, шагом, знает, что он делает. Такого человека надо приглашать на работу. Он, нашедший для себя эффективную походку, наверняка не получит травм, перенося ваши словари.

Эффективная: так Джонсон определял идеальную походку. Это слово звучит и на собачьих выставках, где оценивают аллюр. В разделе “Аллюр” в стандартах пород встречаются различные версии определения Джонсона: “неутомимый и абсолютно эффективный” (маламут); “сбалансированный, гармоничный, уверенный, мощный и свободный” (ротвейлер). Иногда описания могут быть лиричнее: “равномерное движение хорошо смазанного механизма” (немецкая овчарка); “выверенный, точный и аккуратный” (ирландский водяной спаниель); даже “безупречный баланс между силой и элегантностью” (родезийский риджбек). Несмотря на то, что среди проходящих мимо нас пешеходов преобладали потенциальные пациенты, Джонсон показал мне немало примеров сбалансированной, гармоничной – идеальной – походки. На улице, круто уходящей вниз, мы увидели двух мужчин, одетых диаметрально противоположно. Первый, крупного телосложения, был в свободном хлопковом комбинезоне и сжимал в руке бутылку со спортивным напитком. Его седеющие дреды были убраны под шапку. Другой мужчина, стройный, с короткой стрижкой, был одет в блестящий серый деловой костюм и яркую розовую рубашку. Первый шел небрежно и спокойно. Его колени сгибались, удобно амортизируя, таз поворачивался, человек плавно размахивал руками. Серый костюм шагал очень прямо: уши параллельно плечам, а плечи – бедрам.

Походка обоих, по мнению Джонсона, была идеальной: симметрия почти не нарушена, шаг ровный и свободный, и они не тратили силы ни на что, кроме собственно движения вперед. С эволюционной точки зрения самое важное – это эффективность. Наших предков мог легко догнать потенциальный хищник – люди не самые быстрые животные, – однако мы очень выносливы: выживали те протолюди, которые были способны бежать дольше всех. А это удавалось, лишь если походка была эффективной.

Мы с Лорбером повернули налево, на Честнат-стрит. Случайные капли дождя становились все менее случайными. Я приехала в Филадельфию всего на день и была поражена тем, каким знакомым и одновременно незнакомым выглядит город. На фоне городской архитектуры, магазинов и пешеходов, в целом очень похожих на то, что я видела в Нью-Йорке, разница проступала отчетливо, как барельеф. Тротуары были уже, как и подобало более старому городу. Здания в целом ниже нью-йоркских, из-за чего я ощущала себя башней высотой 175 см. Городской горизонт отодвинут дальше: на некоторых улицах мне открывался вид на соседние улицы или районы – на глухих, напоминающих пещеры улицах Нью-Йорка такого не увидишь. Вытянутые в длину кварталы прерывались проездами, позволявшими заглянуть на задворки ресторанов и магазинов. Осматривая проулок, я вспомнила Джона Хадидиана и подумала: интересно, служит ли это место магистралью для животных.

Люди здесь выглядели “по-филадельфийски”, отчасти напоминая мне покойную бабушку Джоанну, которая прожила в этом городе все свои 86 лет. Помню, как мы встретились с ней в полутемном зале ресторана на Честнат-стрит, чтобы поесть клэм-чаудера. Мы сидели в тихой кабинке с бархатными подушками, и она крошила крекеры в тарелку с супом. Теперь мне казалось, что люди вокруг похожи на нее мягкостью кожи, разрезом глаз и горделивостью походки. Я почти слышала позвякивание ее браслетов. Я спросила Лорбера, который тоже родился в этом городе, слышал ли он о “филадельфийской” внешности. Ответом мне стал непонимающий взгляд. Судя по всему, это просто ностальгический плод моего воображения.