ЦРУ против КГБ. Искусство шпионажа - Аллен Даллес

«Люци… держал в своих руках нити, идущие прямо из главных штабов трех родов германских вооруженных сил… Кроме того, он получал информацию из других немецких ведомств… Всякий, кому приходилось руководить сражениями из генерального штаба, знает, что дает возможность правильно и своевременно расставлять на оперативной карте флажки, обозначающие дислокацию частей и соединений противника, и соответственно планировать диспозицию собственных войск… Информация Люци часто позволяла Москве занять выигрышную позицию. Поэтому трудно переоценить его вклад в стратегию и тактику Красной Армии и, как итог, в безоговорочную капитуляцию вермахта»[91].

Зорге, «Красная капелла» и Люци — три лучшие операции советской разведки военного времени, конечно, из тех, что стали нам известны. Информация, которую секретная служба Москвы получила в результате проведения шпионских операций в годы Второй мировой войны, оказалась столь качественной, что разведка любой другой страны может об этом только мечтать.

В союзных странах Советы, по сути дела, преследовали две цели. Сталин не доверял ни Рузвельту, ни Черчиллю и уже в самом начале союзнического сотрудничества думал о неминуемом столкновении интересов в послевоенном мире. Поэтому одной из главных целей советской разведки было проникновение в министерства, ведомства и другие правительственные организации США и Англии, которые занимались решением мирных проблем. Другая важная цель касалась сферы науки, и в частности вопросов изучения атома. Советам было известно о значительных совместных усилиях западных союзников в области атомных исследований, и они хотели извлечь из этого для себя выгоду. Поэтому и появились Фукс, Алан Мей, Розенберги, Грингласс, Голд и множество других лиц, попавших в поле зрения нашей контрразведки в послевоенные годы[92].

В памяти нашей общественности дела и фамилии советских агентов, действовавших в чисто политической сфере, можно сказать, не сохранились, за исключением, пожалуй, дел Хисса и Берджесса — Маклина[93].

Факт остается фактом: чтобы выяснить послевоенные планы правительства Соединенных Штатов в отношении Германии, Центральной Европы и Японии, Советы еще во время войны использовали более сорока ценных агентов в различных департаментах и управлениях Вашингтона. По крайней мере, таковым было число раскрытых дел, а сколько сохранилось в тайне, мы не знаем. Почти все разоблаченные агенты, как и атомные шпионы, в то время разделяли коммунистические взгляды. Многие, однако, сейчас от них отреклись.

Нашумевшая в 1951 году история Берджесса— Маклина, двух высокопоставленных английских дипломатов, внезапно бежавших в Советскую Россию, по моему мнению, была неправильно преподнесена как дело о «дезертирстве». Суть в том, что сенсационная ситуация затмила реальную сторону дела. Обоих нельзя считать обычными перебежчиками. Они бежали потому, что их вовремя предупредил третий — Гарольд (Ким) Филби: британская служба безопасности напала на след. Все трое занимали ответственные должности в министерстве иностранных дел Великобритании и работали на советскую разведку в течение многих лет. Они начали симпатизировать коммунизму еще с тридцатых годов, будучи студентами Кембриджского университета. Их ценность для Советов возросла после того, как в начале пятидесятых каждый из них поработал в английском посольстве в Вашингтоне. Шпионская деятельность Филби была раскрыта в 1963 году, когда он последовал примеру двух других сообщников и скрылся за «железным занавесом».

В последние десять лет, насколько можно судить по делам, получившим известность, советская разведка в поисках агентов, занимающих в США и Великобритании перспективные, с ее точки зрения, позиции, перестала опираться на коммунистов и им симпатизирующих, какими были Фукс — Розенберги — Берджесс — Маклин. На это имелся ряд причин. Враждебные и агрессивные намерения Советской России нельзя было больше маскировать внешне дружескими дипломатическими отношениями. Спектакль, всякий раз разыгрываемый Соединенными Штатами или Великобританией, которые мягко нажимали на тормозные педали там, где дело касалось советского шпионажа, поскольку политика тридцатых годов и во время войны требовала соблюдать деликатность в отношениях с Советами, после 1947 года был уже немыслим. С этого времени стали приниматься меры безопасности, беспрецедентные в истории как нашей страны, так и других западных государств, чтобы оградить правительственные учреждения, военные сооружения и важнейшие научные и промышленные объекты от проникновения в них агентов советской разведки или лиц, которые могли бы стать шпионами КГБ. Вместе с тем утрата в послевоенный период иллюзий у многих интеллигентов по поводу утопических целей коммунизма привела к тому, что в пятидесятых годах уже не наблюдалась тяга студентов и молодых интеллектуалов к изучению коммунистических теорий и осуществлению их на практике, как это было в годы депрессии до начала Второй мировой войны.

Советы стали предпочитать других помощников — лиц, имевших иные мотивы для сотрудничества с ними, желали они того или нет. Наверное, наиболее типичным явлением в ранний послевоенный период, которое иллюстрирует способность советской разведки быстро приспосабливаться к изменившимся условиям и еще раз подтверждает тот факт, что в основе коммунистической тактики заложен хладнокровный прагматизм, была массовая вербовка бывших эсэсовцев и военных преступников как в Восточной, так-и в Западной Германии. Советы считали, что в их распоряжении имелись два мощных фактора, которые они могли использовать для воздействия на этих типов. Прежде всего, по соглашению между союзниками, бывшие эсэсовцы и военные преступники относились к категории лиц, подлежащих автоматическому аресту. Военная администрация в нашей зоне оккупации Германии многих из них отправила в тюрьму. А Советы даже расстреляли некоторых наиболее одиозных преступников. И едва ли можно было найти лучший способ форсированной вербовки агента, чем обещание избавить его от ареста или освободить от тюремного заключения, которое грозило затянуться на долгие годы. Кто мог устоять против такого обещания за небольшую любезность — согласиться стать нашим шпионом? Таковой была линия, которой Советы придерживались в Восточной Германии. В Западной же процедура денацификации значительно осложнила возможность получения бывшими эсэсовцами, гестаповцами и членами других нацистских организаций приличной работы. Многие из этих типов, которые совсем недавно в нацистской Германии находились в верхних эшелонах власти, сейчас были изгнаны из общества, стали безработными, оказались в стесненном материальном положении, даже нищете. Их отношение к американским и английским оккупационным властям, мягко говоря, можно было оценить как негативное. Они достаточно созрели, чтобы принять советское предложение об измене родине. Собственно, они не видели в этом никакого преступления. Ведь, по их мнению, в Германии, находившейся под управлением иностранной военной администрации, не было реальной национальной власти, к которой они обязаны быть лояльными.