Граждане Рима - София Мак-Дугалл

При всем том они абсолютно не скрывали своих намерений, и когда, отшвырнув мальчишку, Марк рванулся вперед, девушка, приподнявшись, вцепилась ему в лодыжки, и он упал. Она мрачно взобралась на него и постаралась всей тяжестью придавить к земле. Ее руки упрямо и почти с отвращением давили на плечи, так что на какой-то краткий миг ее пушистые волосы скользнули по шее Марка, и сквозь их пряди он увидел ее ясное лицо, на котором было написано отчаяние.

— Ты в порядке? — совсем не к месту спросил стоявший над ним брат.

Марк легко сбросил с себя девушку, но она впилась в его руку неослабной хваткой, с каким-то автоматизмом, и теперь уже паренек навалился сверху, стараясь заплести ноги Марка и в то же время даже с какой-то осторожностью прижимая к земле его руки. Было ужасно, но он не мог подняться.

— Пустите, — задыхаясь, выдохнул Марк и коротким рывком попытался приподняться, но они повисли на нем, повисли, вцепившись в одежду, руки и ноги, и всякий раз, что он старался оторвать руку, ее вновь прижимали к земле.

Конечно, они не собирались его отпускать, хотя и нервно поглядывали на свою жертву.

— Долго еще? — спросил паренек.

— Не знаю… минут пять, — ответила девушка.

Марк понимал, что это значит.

— Вы хоть понимаете, что случится? — дергаясь и извиваясь, спросил он.

— Они отвезут вас домой, ваше высочество, — успокаивающе проговорил юноша.

— Высочество! — И девушка с отвращением плюнула.

— Они хотят убить меня, — сказал Марк и, снова неистово рванувшись, освободился от цепких рук девушки, отшвырнул брата, и, спотыкаясь на каждом шагу, бросился бежать. Пробежав половину улицы, он понял, насколько плохи его дела: они должны были всего лишь задержать его, не отставать, что бы он ни делал на протяжении этих пяти минут. Они снова практически одновременно набросились на него, но Марк продолжал говорить:

— Что бы они вам ни обещали, клянусь, вы это получите, как только это кончится, можете прийти ко мне, и я дам вам…

— А нам надо сейчас, — злобно проговорила девушка.

— Нет, вы не понимаете, пожалуйста, — сказал Марк. Он все еще пытался отбиться, смутно соображая, как бы еще побольней ударить, скажем, размозжить парню голову о стену, а когда он упадет, прикончить его ногой. Но он понимал, что не сможет. Марк попытался заговорить спокойнее: — Они убьют меня, если найдут, только подумайте, ведь это может быть правда…

Неуверенная гримаска скользнула по лицу девушки и тут же исчезла.

— Ах ты, всезнайка, — глумливо сказала она, — а ты знаешь, каково это прятаться? Поезжай-ка домой и живи в своем дворце, потому что это наш единственный шанс, так дай нам им воспользоваться. Это единственная достойная вещь, какую ты можешь сделать. Или еще хочешь, чтобы мы тебя пожалели?

— Нет, просто хочу, чтобы вы от меня отстали, — почти безразлично произнес Марк.

— Ваше высочество, — мягко сказал паренек, не обращая внимания на гримасу сестры, — если они найдут нас одних, нам конец. Они приколют меня где-нибудь возле дороги, а на кресте люди умирают долго. А что будет с сестрой, я уж и не знаю. Поймите, для нас это реальнее реального.

— Для меня это тоже реально, — сказал Марк, снова пытаясь вырваться, дико таращась в темноту — не видно ли огней приближающихся фар.

— Это ведь неправда, верно? — обратился паренек к сестре. — Они не убьют его.

— Нет, — яростно произнесла она, но, проглотив слюну, добавила: — Ему… кажется. Просто ему так кажется.

— Хорошо, — сказал Марк. Он внезапно перестал сопротивляться и уставился на Уну и Сулиена леденящим взором. — Допустим, я не прав или сошел с ума, и все это мне только кажется; все равно однажды я стану императором и разыщу вас. И отберу все, что вы получите за то, что сделали.

Это была лишенная всякого смысла угроза — он знал, что, если его сейчас схватят, он никогда не будет императором, да и никем вообще, но его слова на мгновение поколебали их уверенность. Он снова попытался разорвать кольцо цепких рук, и это мигом привело его врагов в чувство; после короткой схватки они опять вцепились в него.

— Вы не найдете нас… — пробормотал паренек.

Марк снова рванулся, но уже скорее по инерции. Он подумал о том, что сказал паренек до этого, когда, задыхаясь от отчаяния, он едва расслышал его; быть «приколотым» означало распятие. Римских граждан распинать не могли, и все же брат с сестрой показались Марку вполне римлянами.

Он снова резко замер и посмотрел на них. На сей раз тон его смягчился.

— Вы рабы? Да? Вы бежали, потому что вы рабы… так вот почему все?

Юноша медленно кивнул. Его сестра немного покривилась при слове «раб».

— Тогда вам не следует делать этого, потому что я могу кое-что сделать для вас уже теперь, — выдохнул Марк. — А потом возьму вас в надежное место. Обещаю, место надежное, специально для беглых рабов, но пожалуйста, они едут, пожалуйста…

Брат с сестрой быстро переглянулись, но девушка разгневанно произнесла:

— Прятаться не значит быть свободным. И мы ничем тебе не обязаны.

— Нет, — сказал Марк в полном отчаянии, — но вы не можете.

Они снова переглянулись, и паренек настоятельно произнес:

— Уна.

И, едва заметно кивнув, девушка шагнула вперед и уставилась на Марка, уставилась так пристально, что, казалось, взгляд стал средоточием всего лица. Затем ее черные веки медленно опустились, и Марка, как никогда прежде, охватило впечатление, что она может видеть сквозь них. Очень медленно, очень осторожно она отпустила его запястье, как человек, отнимающий руку от тщательно установленной на ребро монеты. И все же ему потребовалось какое-то мгновение понять, что она больше не держит его, так как, хотя лицо девушки было всего в дюйме от его лица, Марку показалось, что оно еще ближе. И хотя никто его уже не держал, он замер, не шевелясь. Он посмотрел на застывшее лицо девушки, и, хотя так и не мог понять, что означает ее испытующий взгляд, больше не сомневался, что это последний шанс и что драка больше к добру не приведет. Он не шевельнулся, даже когда фары патрульной машины замаячили перед ними.

И девушка тоже ничего не сказала, даже: «Он говорит правду». Она просто открыла глаза, прерывисто вздохнула и, отступив от Марка, подала брату знак, и оба бегом бросились по улице.

Марк побежал за ними.

Варий ехал домой по набухшей светом серой ленте шоссе. Это была всего лишь перемена освещения: решив, что он еще не в состоянии упорядоченно обдумывать следующий шаг, он понял, что не должен думать о начале первого дня, которого не увидит Гемелла. Он боялся, что разобьет машину. Пытался отогнать мысль, которая, возможно, последовала бы за этой, — мысль о том, что, по сути, это не имеет значения: он старался вообразить себя сидящим за рулем автоматом. Бесшумно миновав многоцветный Рим, он подъехал к вилле Марка в самом начале седьмого. Он выбрался из теплой машины и заметил, как аккуратно уложен гравий, как — один к одному — расположились на кустах и деревьях остроконечные листья.