Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский

— Да что ты говоришь! Вот это откровение! Но погоди, погоди… Ведь озеро с семенем Пророка находится в Иране, почти что в Индии. У него даже имя есть — Касоя, кажется…

— Пророк называл это озеро Касаойа, — уточнил Филипп. — Парфяне называют Хамун. Но никто точно не знает, где оно находится. И в разных местах люди указывают на разные озера… Один египтянин, который, кстати сказать, не был ашаваном, рассказывал мне, что возле того места на Ниле, где мать родила Моисея, есть озеро, которое с древних времен египтяне считают священным и к водам которого у них запрещено прикасаться…

Филипп молчал, свирепо выкатив глаза на Фаддея.

— И мать Ильи, — продолжал тот, — как рассказывают, искупалась в озере, которое сейчас называют Мером, а потом пришла в Фесву и там родила своего великого сына… Обрати внимание: обоих, Моисея и Кира Великого, нашли в корзинке, которая плыла по воде…

— Кира? — сперва испуганно спросил Филипп, а затем в отчаянии взревел: — Кир тут с какого боку?! При чем тут персидский царь?!

— Говорят, что Кир — это Илия, — спокойно отвечал Фаддей. — Господь на колеснице унес Илию на небо, а после в корзинке вернул на землю, чтобы он стал персидским царем и освободил евреев из плена вавилонского… Ты разве не слышал такую теорию? Об этом многие говорят. Даже раввины.

Филипп расхохотался:

— Я говорю — великий сказочник! Так закрутил — не раскрутишь!

Фаддей скромно смотрел себе под ноги. Иуда с пристальным интересом смотрел на Фаддея. А Филипп, радостно перекатывая свои глаза-колеса с одного товарища на другого, говорил то почти шепотом, то громко восклицая:

— Стало быть, пятьсот лет… И вот, Моисей родился!.. А потом еще пятьсот лет — и Кира нашли в корзинке!.. И если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что мать нашего Учителя однажды искупалась в каком-то озере…

— Я спрашивал Иакова Малого и Фому, не покидала ли Мария Назарета за год до рождения Спасителя. И Малый рассказал мне, что они всем семейством навещали Зеведея и Саломию в Капернауме и женщины, разумеется, купались в озере. А Фома говорит, что Иосиф получил какой-то заказ в Емафе и отправился туда, взяв с собой жену свою Марию.

— Но ведь ни Малого, ни Фомы тогда не было в живых, — сказал Филипп.

— Да, они родились позже. Но оба уже давно исследуют историю рождения Спасителя. И оба свидетельствуют, что Мария дважды могла быть на озере, которое также называют морем…

— Я вот что тебе скажу, Фаддей, — начал Филипп, глядя, однако, не на Фаддея, а на Иуду. — Ты несешь бред и бред святотатственный. На кой ляд ты людям морочишь голову? Не нам, с Иудой, которые в миг тебя раскусят и выведут на чистую воду, а этим несчастным, которых ты собрал в ночи, которые слыхом не слыхивали о твоем Зороастре и Каина от Авеля, Еву от Адама с трудом могут отличить… Зачем ты их пугаешь?

Сказав это, Филипп подмигнул Иуде.

— Мне можно ответить? — спросил Фаддей и тут же стал отвечать:

— Святотатственно поступает тот, кто не рассказывает людям о причинах Зла, о его происхождении, о грядущей Последней Битве. Морочит голову тот, кто недооценивает силы и мощи Князя мира сего. Блажен, кто не испытал на себе страдания и муки, болезни и боли, происки и ужасы бесовские. Ведь ныне Злой Дух вошел в такую силу, так яростно набрасывается на людей…

Филипп молчал. А Иуда тихо спросил:

— На кого набрасывается?

Ну, например, на меня, — ответил Фаддей и поднял на Иуду свои грустные белые глаза, в которых черный зрачок еще не начал расширяться.

— Не помню, рассказывал я тебе это или нет, но Филиппу точно рассказывал… — начал было Фаддей, но замолчал и перевел взгляд на Филиппа, словно за помощью. Но потом стал смотреть мимо него и вдоль дороги, где из пальмовой рощи вышли две фигуры: книжник, который перечил Фаддею, и еще один богомолец, высокий и крепкого телосложения.

Глядя на них, Фаддей продолжал свой рассказ:

— Когда я вернулся из Парфии, приступы у меня почти совсем прекратились. Был даже момент, когда мне показалось, что бес покинул меня… Я потом спрашивал и подсчитывал… Я вычислил, что это совпало с крещением Спасителя в Иордане… Знаешь, это были блаженные дни в моей жизни. Мне казалось, что я совершенно здоров и муки мои остались позади!.. Но ровно через сорок дней — я подсчитал, и всё сходится, — ровно через сорок дней бес снова напал на меня. И напал неожиданно.

В Парфии, когда я стал жить возле ашаванской деревни, я научился заранее чувствовать приближение приступов. Я убегал в пустыню, и никто не видел, как меня трясет и крутит. Я так наловчился, что ашаваны решили, что я наконец очистился, приняли меня в общину и перестали лечить. В Парфии, говорю, я всегда знал заранее, когда бес на меня нападет… А тут он накинулся без всякого предупреждения, и не ночью, как обычно, и не в полдень, во время жары… Я помню: было замечательное утро, тихий, прекрасный восход солнца, из тех, которые ты, Филипп, так любишь описывать, проповедуя свою Красоту… Среди этой красоты и моей радости, на глазах у многих людей, которые, как и я, вышли из домов, чтобы полюбоваться рождением утра, бес набросился на меня и первым делом ударил по затылку, как бьют топором быков, чтобы оглушить их и чтобы они не сопротивлялись, когда им потом начнут резать горло. Он так же оглушил меня, и одним глазом я видел, как я упал, как изо рта у меня побежала пена, как дергаются мои ноги и крючатся пальцы на руках, а другим глазом видел людей, которые подошли и смотрят на меня, как на животное, которое приносят в жертву… Обычно вскоре после начала приступа у меня отключалось сознание, и я ничего не видел и не помнил. А тут бес впервые решил и меня сделать зрителем моих мучений, и я эти игры, эту травлю бесами вынужден был досмотреть до конца…

Сообщили отцу. И двое слуг отнесли меня в дом, где бес продолжал меня бить и мучить, время от времени ослабляя хватку, чтобы я не задохнулся и не умер, потому что бесу я нужен был живым…

Отец позвал какого-то чародея, который подвесил к моему носу кольцо, долго читал заклинания, а рядом сомной поставил таз с водой и велел матери слушать и ждать, когда раздастся всплеск, то есть когда демон из меня выскочит… Ну, ты знаешь, как они это делают… А бес мой потешался над ними. И впервые в ушах у меня звучал этот сатанинский хохот. А когда мать вдруг радостно вскричала: «Яслышала всплеск! Демон из него выпрыгнул!», уже я сам залился дьявольским хохотом и, видимо, так страшно закричал, что чародей испугался и убежал из горницы со своими учениками — ты ведь знаешь, они всегда с учениками ходят… А мать упала на колени и молилась…

К вечеру бес прекратил пытку. А ночью, когда все спали, я выполз из дома — у меня почти не было сил — и постарался уйти из города. Я знал, что муки мои теперь усилятся и что, судя по всему, мне скоро предстоит умереть. Я не хотел, чтобы это было на глазах у матери, потому что она бы этого не перенесла. Она ведь считала, что меня вылечили в Парфии…

— Я прятался в горах, — продолжал Фаддей, — потому что знал, что отец пошлет за мной погоню и постарается вернуть обратно… Приступы мои продолжались примерно неделю. А потом прекратились. И я, чтобы восстановить силы, поселился у одного моего знакомого в Капернауме. Вы его видели. Он из тамошних фарисеев и некоторое время даже ходил за Спасителем, но, после того как Спаситель провозгласил себя Хлебом Жизни, он от нас отошел. Вы помните, тогда многие нас покинули?