Спасти Императора! «Попаданцы» против ЧК - Герман Романов

— Так ведь дядьке твоему дед ничего передавать не должен, он же сын ему, а не внук.

— Верно. Он и не передавал. Просто отдал ведуну. Плох мальчонка был, сильно болел. И старый ведун, что деда моего пестовал, взялся его излечить. Мальчишка, как оправился, понемногу помогать ему стал, по хозяйству там, травы разные собирать. Ну да ладно, Бог с ними, неча души усопших пустыми разговорами тревожить!

— Как так?

— Гроза сильная была. Молния в дом ведуна попала, а там сеновал рядом. Сгорело все дотла, только пепел да жженая кость от них осталась. И понять, кто где, даже было нельзя, и похоронить нечего. Но, может быть, и лихие люди пожгли, или кто злопамятен был.

— За привороты и колдовство?

— Тьфу на тебя, дурень! Ведун оттого так и зовется, что «ведает» и злое, и доброе. Приворот и прочее никогда сам не творит, хотя людям рассказывает. А уж человек сам решает — брать ему грех на душу или нет. Ведун здесь ни при чем, у него только знания, а дорогу просящий сам лично выбирает, и грех только за ним остается.

— Постой, Федотыч! — Попович задумался. — Ты же волхв! Так?

— Так! — чуть помедлив, произнес Фомин.

— А чего же ты тогда христианство принял?

— Казачья твоя душа! — Фомин поскреб подбородок. — Неугомонный ты парень, Алексей! Тебе бы не в ремесленное идти, а в семинарию…

— Так нет же семинарий! — Попович погрустнел.

— Точно! — кивнул Фомин. — Ну, тогда в философы записаться! Помнишь одного? Хому Брута? Тот пан-хвилософ шибко любопытным был! Но плохо, правда, кончил!

— Нет, — Путт вмешался в разговор, — правда! Я тоже давно спросить хотел об этом!

— Понимаете, ребятки! — Фомин закурил. — Христианство очень многое взяло из язычества. Масленица, Пасха та же. Кстати, Леша, ты-то у нас меньше испорчен ядом атеизма, напомни, кто там к яслям дары младенцу Христу приносил?

— Волхвы! — просиял Попович.

— Ну, — Фомин хмыкнул, — я, конечно, манией величия не страдаю, но ход мыслей у тебя верный! Всегда, — он продолжил уже серьезно, — были сокровенные знания, тайные и запретные места, и всегда были люди, которые этими знаниями обладали, эти места охраняли. Мы, Фомины, исстари хранили Маренино капище, — он сделал запрещающий знак открывшему было рот для очередного вопроса Поповичу. — Мы только «хранители»! Всё!

— Надо же, — Путт явно был заинтригован. — А я и не знал. Ну а твой дед что сделал после того пожара?

— Погоревал, но бабка в тягость месяцем позже вошла, и мой батя через положенный срок родился. Ему сейчас 38 лет стукнет, я же на девятнадцать лет моложе. Рано отца женили, дед внука сильно жаждал. Чтоб до царской службы дите народить успел, а то мало ли что, а род прерываться не должен. А сейчас я старше своего отца как раз на пять лет и выгляжу намного старше. Так что если скажу ему, что я выживший родной старший брат, он мне сразу поверит. Тем более есть кое-какие родовые тайны, что только нам и ведомы. Так что поверит!

— А разве мы сами не справимся? — Попович почесал затылок. — Хотя ты прав! Если ты один чекиста под орех разделал, втроем вы, я думаю, сможете же их всех того, там руками или словами, ну как Мойзеса! — он чиркнул пальцем по горлу.

— Ну, я, конечно, в твои дела не лезу, я так, кое-что понял сам! Ну, когда ты там с ним… Я же видел, как ты его ножом ударил, а потом вокруг него ходил… И ножом еще потом чертил… — Он шумно сглотнул и уставился на замерших Путта и Шмайсера. — Я что-то не так сказал, Федотыч? Ты… Вы…

Путт исподлобья посмотрел на Шмайсера и зло сплюнул. Тот приобнял за плечи Поповича и ласково начал:

— Слышь, Лешенька, ты чего думаешь, Федотыч факир цирковой, что ли? Глянь-ка, какой ты у нас глазастый! Может, тебе прямо сейчас бурю вызвать или зверей лесных на поклон заставить явиться? Тебе что сказали, когда Федотыч там с Мойзесом беседу вел? Сопи в тряпочку! Забудь, что видел, что слышал! Твой номер шестой, твое место в буфете, понял? Вопросы глупые не задавай! Считай, что мы сейчас дали подписку о неразглашении! Тебе легче от этого будет?

Попович ошарашенно глядел на сидевших.

— Ладно, Федя! — Путт хищно оскалился. — Начнет болтать, так Федотыч ему живо кое-чего укоротит! Да?

Фомин угрюмо кивнул, еще сильнее нахмурившись, чтобы сдержаться от рвущегося наружу хохота.

— Правильно говоришь, Андрюша, правильно! — промурлыкал Шмайсер. — Даже так сделаем: зачем Федотычу свою силу колдо… — он кашлянул. — Ведовскую на нашего болтуна тратить? Давай я ему сейчас сам что лишнее укорочу? То, что он там сделал, может, лет так двадцать его жизни отняло! Может, это один раз в год делать разрешено! — Он потянул клинок из ножен, резко повернувшись к Поповичу. — Ты кто у нас?

— Механик-водитель… — неуверенно протянул Попович.

— И двигай отсюда на повышенной передаче, так сказать, механизируй камбуз! — Шмайсер похлопал его по плечу и, уже не сдержавшись, рассмеялся. Следом на траву попадали остальные.

— Да пошел ты! — беззлобно отмахнулся Попович. — Нету у нас уже повышенной передачи! Сам лично спалил кровинушку родную! А вы чего думаете, я танк свой не любил? Да он мне как дите родное был! Э-эх! Я лучше чай поставлю, а то кому как, а мне от этой чертовщины жрать захотелось!

— Вали кашеварить, механизатор! — Путт, отсмеявшись, поправлял форму. — Да! Не забудь в машине пошукать! Эти хмыри говорили о том, что Мойзес там вез пожрать. Нам сейчас как раз сгодится…

Проводив Поповича взглядом, Фомин повернулся к обоим:

— В общем, мы тему эту закрыли? Я надеюсь…

— А мы ее и не открывали! — Путт пожал плечами. — Мы обсуждали сейчас, что нам с твоими родственничками делать! Может, их вообще того, ну, в смысле — сплавить потихонечку. Поговори там с отцом, намекни ему, чтобы он с тобой… — он скривился. — Хм! Ну, с тобой молодым! В общем, пусть они потихонечку домой валят, от греха подальше! А то мало ли что…

— Нам, Андрей, каждый человек сейчас нужен! — Фомин понимающе усмехнулся. — Ты не переживай за меня! Я не боюсь встречи с ними! Отец и для меня, и для вас будет моим братом, а тот я… Ну что ж! Буду сам себе племянником! А мой отец, кстати, знающий унтер-офицер, две войны прошел, в пулеметной команде служил. Ему наш Дегтярев на два счета освоить. Вот потому-то поручим Федоту Федотовичу Фомину императора увозить, а сами вчетвером визит чекистам нанесем. Тут ты прав — когда переполох такой устроим, им враз не до поисков великого князя станет.

— Если еще останется кто-то для поисков! — глаза Шмайсера полыхнули такой лютой и незатухающей ненавистью, что Фомин всей душой содрогнулся. И неожиданно понял — они все мертвецы, все. И погибли там, в сорок третьем, который никогда не наступал. Они сами нежить, что с Поганкиного урочища вылезла… Нежить!

Мара-то, Марена, не просто Нити Жизни серпом острым подрезает, она властвует над Калиновым мостом через Реку Смородину, что Жизнь от Смерти разделяет. Злую шутку она с ними сыграла! Заблудились они на этой дорожке! Навсегда остались между жизнью и смертью. И там умерли, и здесь вместо них другие, «настоящие», есть! А они существуют на этой новой старой земле как мертвые, без жизни, с одной жгучей ненавистью в сердце.