Коммунальные конфорки - Жанна Юрьевна Вишневская

Сеня жил на Лиговке, рядом с Московским вокзалом. Вспомнив, как у дедушки пару недель назад в трамвае увели кошелек, папа решил, что надежнее будет пройтись пешком. Тщательно спрятав деньги во внутренний карман плаща, он двинулся в сторону Воинова.

* * *

Идти было довольно далеко, но вскоре дали о себе знать волнение и бутылка пива со шпротами, от которых папа не смог отказаться, боясь огорчить мающегося похмельем Сениного тестя. В животе забурчало.

Пришлось заскочить на вокзал. В общественном туалете толпилось довольно много народу, и осторожный папа решил воспользоваться кабинкой, которая оказалась загаженной до невозможности. Боясь запачкать плащ, папа аккуратно повесил его на крючок и сосредоточился на процессе.

Гнусавый голос диспетчера по вокзалу объявил, что через десять минут отходит дневной на Москву. За дверью засуетились, побежали, какая-то женщина из зала заполошно звала Колю. Захлопали двери кабинок, да еще и почему-то замигала затянутая паутиной лампочка на потолке. Общее волнение передалось папе, он непонятно зачем заспешил и выскочил из кабинки. Потом сообразил, что все это его не касается, облегченно вздохнул, тщательно вымыл руки и вышел в зал ожидания, краем глаза отметив группу чернокожих иностранных туристов, пугливо жавшихся к переводчику.

Неспешно лавируя между приезжающими и отбывающими, папа вышел на площадь. На улице было прохладно, папа решил было запахнуть поплотнее воротник плаща и тут помертвел. Никакого плаща на нем не было. Не помня себя от ужаса, он рванул обратно в туалет.

Продающая цветы старушка у входа наклонилась к торговке семечками:

– Не успеет, сердечный!

Непонятно, правда, имела она в виду электричку или туалет, куда влетел несчастный папа.

Дверь в кабинку оказалась запертой изнутри. Папа отчаянно дергал ручку и почему-то кричал:

– Пусти, сволочь, убью!

Сволочь внутри что-то лепетала не по-русски, но упиралась и не пускала.

Папа поднатужился, и дверь слетела с петель.

Из сломанной кабинки выскочил чернокожий человек со спущенными штанами и выпученными глазами. Несмотря на болтающиеся у щиколоток брюки, он мухой вылетел за дверь и заголосил.

Папа же, отдышавшись, схватил нетронутый плащ и судорожно нащупал в кармане заветные пятьсот рублей, завернутые в «Советский спорт».

Бедный папа даже не успел утереть пот, как на него налетело еще несколько чернокожих иностранцев, яростно размахивая руками. Из того, что они верещали, папа понял только два слова: Эфиопия и терроризм.

Этих двух слов было достаточно для расстрельной статьи.

– Эфиоп, твою мать! – в ужасе выдохнул папа.

Высшая мера – несколько завышенная цена за использование общественного туалета и даже за кооперативную квартиру, которую вряд ли дадут жене и ребенку врага народа.

Тут подоспела милиция, переводчик, любознательные вокзальные зеваки и торговки семечками и пирожками.

Эфиопы, стуча ногами и тряся над головой руками, исполняли вокруг папы ритуальный танец. Судя по всему, они перешли на родной амхарский, да еще и помноженный на какой-то диалект, потому что растерявшийся переводчик выдавил только то, что группа товарищей крайне недовольна и грозит международным скандалом. Перепуганный молоденький милиционер вытащил наручники, двое других заломили папе руки.

И тогда папа понял, что спасти его может только чистосердечное признание. И стал каяться: рассказал, как они с женой с трудом собрали деньги на отдельную квартиру и теперь залезут в долги, как он оставил плащ в туалете и ломился в занятую кабинку, испугавшись, что деньги пропадут. Он, правда, приукрасил, что тесть с тещей превратили его жизнь в ад и если он не съедет вместе с женой и сыном, то его просто сживут со свету.

Переводчик по привычке синхронно переводил. Толпа сочувственно ахала и патриотично роптала, что из-за какого-то иносранца – именно так обозвали обиженного эфиопа – пострадает хороший человек.

Сдернутый с горшка иносранец-эфиоп задумался. Ему стало дурно от одной мысли о проживании вместе с собственной тещей, которая лично совершала невероятно жестокий обряд обрезания молоденьких девушек, и, когда бывала недовольна зятем, то есть почти всегда, давала понять, что легко исполнит и обряд мужского отрезания, не ограничившись обрезанием.

Сработала мужская солидарность. Ведь теща – она и в Африке теща. По единодушной просьбе группы папу отпустили.

Эфиоп что-то быстро затараторил и, ко всеобщему изумлению, вытащил кожаное портмоне и стал совать папе иностранную валюту. Папа в ужасе замахал руками – к международному терроризму и разбою ему не хватало только валютных махинаций. Чем брать валюту, проще было попросить милиционера застрелить его на месте, чтобы не мучиться.

Тут объявили поезд на Москву, который должен был доставить делегацию дружественного народа Африки из Северной столицы в столицу официальную. Эфиоп напутственно пожелал папе, чтобы его теща Kiss your ass.

Переводчик заторопился, вольно перевел, что группа претензий не имеет, и они заспешили к поезду. Толпа рассосалась, милиционер миролюбиво засунул незаряженный пистолет в кобуру и заливисто засвистел какому-то нарушителю порядка.

Международный инцидент был исчерпан, и папа с крейсерской скоростью рванул на Литейный, чтобы без глупостей сесть на четырнадцатый трамвай и доехать до Воинова.

* * *

Дома он не слишком распространялся о событиях на вокзале. Всю историю мы узнали уже гораздо позднее, а пока, собрав необходимую сумму денег, родители поехали смотреть на новый кооперативный дом.

Собственно, никакого дома пока и в помине не было. На пустыре месили грязь еще несколько семей, стая приблудных собак и местные алкаши. Но обнадеживало, что в отдалении уже вырыли фундамент для подобного дома и даже подвезли оборудование.

Какое-то время ушло на оформление документов. Разумеется, половина потерялась и пришлось добывать некоторые справки заново, но это были уже мелочи.

Время шло, рыли котлованы. Казалось, что по пустырю прошлись гигантские кроты. А потом, как грибы после дождя, стали вырастать панельные хоромы – мечта молодых семей, долгие годы деливших квадратные метры с родителями, бабушками и дедушками и другими родственниками.

И час настал. Дом торжественно сдали в эксплуатацию, разрезали ленточку. Одну бутылку шампанского разбили, несколько других распили, и начался процесс великого переселения народов.

Квартира на Воинова превратилась в складское помещение. По случаю покупали обои, унитаз, диван, шифоньер и еще какое-то невероятное количество нужных и ненужных вещей. Дедушка даже где-то отхватил дефицитную швейную машинку Veritas, хотя шить никто не умел.

Квартира нам досталась на третьем этаже. Первый раз поехали смотреть все вместе. Пахло свежей краской, лаком для пола и почему-то деревянной стружкой. Жилье новое – как выразился дедушка, муха не сидела. Увы, это было бы неправдой, потому что как раз мух было полно.

Во дворе стоял огромный мусорный бак, который еще не успели вывезти. В него сбрасывали не только строительные, но и пищевые отходы.