Неверный жених - Мэй Макголдрик

Эдвард с трудом сглотнул; кровь отхлынула от его лица.

– Они этого не сделают! Я невиновен! У них нет никаких доказательств!

«Кромвель тоже был невиновен», – подумал герцог. Против него не было никаких улик. Единственная его вина в том, что он боролся с влиянием Тайного Совета – иными словами, с влиянием самого Норфолка. А неразумным выступлением в защиту несчастной Анны Клевской старик предрешил свою судьбу.

– Нет, Эдвард. Ты, конечно, не кончишь, как Кромвель, – успокоил сына герцог, стараясь вложить в свои слова как можно больше искренности. Эдвард должен держаться спокойно, как человек, уверенный в собственной невиновности. Если он начнет дрожать за свою жизнь, то погубит все дело. – Но мы должны быть уверены, что обвинения против тебя не будут подкреплены ложными уликами.

Эдвард вздохнул с облегчением и плюхнулся в кресло, раскинув длинные ноги. Он безоговорочно доверял отцу: если герцог говорит, что сыну не грозит казнь, значит, так и будет.

– Хорошо, что я должен делать?

– Ничего. Живи так, как будто ничего не происходит. Тебе приказано оставаться при дворе – оставайся. Я прослежу, чтобы твои люди на допросах говорили только то, что мы хотим от них услышать. А о тех, кому нельзя доверять, позаботятся твои слуги в Норвиче. – Герцог понимающе улыбнулся сыну – он знал и одобрял его методы. – Некоторые исчезнут навсегда – остальные будут делать то, что им сказано.

– Да, отец.

Герцог бросил на сына пристальный взгляд.

– Наш небосвод омрачился, – заметил он задумчиво, – и пока я вижу лишь одну звезду, сияющую среди туч.

Эдвард удивленно поднял брови, затем лицо его осветилось пониманием.

– Кэтрин, – произнес он уверенно, совсем забыв о том, какому унижению он подверг недавно мстительную кузину.

Эдвард не был глуп, но эту ситуацию он явно недооценил.

Герцог медленно кивнул, словно раздумывая над ответом.

– Да, ее, пожалуй, можно назвать звездой. Но здесь нужна особая осторожность. Ночное небо полно звезд, подобных Кэтрин. Как бы нам не положиться на падучую звезду!

– Но, отец, ее брак с королем – дело решенное, а родственники королевы всегда в фаворе, – возразил Эдвард, наклонившись вперед. – Может быть, мне поговорить с ней, попросить, чтобы она замолвила за меня слово перед королем? Если она выступит на моей стороне…

– Едва ли это возможно, – сухо отозвался Норфолк. – Сегодня утром она вместе со свитой отбыла в Кеннингхолл.

Эдвард даже рот открыл от удивления.

Уехала? Так скоро? Никак не ожидал. Мне казалось, что она останется здесь, с нами.

Точнее сказать, мы останемся с ней, – усмехнулся герцог. – Я тоже так думал. Но Кэтрин не терпится начать приготовления к свадьбе. Она вымолила позволение у короля, и мне, скрепя сердце, пришлось отпустить ее. Эдвард встал и снова принялся ходить по комнате. Герцог следил за ним глазами.

– Значит, она уехала, – протянул Эдвард.

– Как видишь.

Лицо Эдварда потемнело от гнева, он отвернулся, чтобы скрыть свои чувства от отца.

– Так вот, – продолжал герцог, – говоря о звезде, я имел в виду отнюдь не Кэтрин!

Эдвард замер, пораженный догадкой.

– Джейми! – воскликнул он.

– Именно, – кивнул герцог. – Джейми.

Он взял в руки перо и пододвинул к себе недописанное письмо.

В этом письме, – сообщил он, – я приказываю ей приехать ко двору. Уверен, сынок, король вернет тебе свое расположение, как только мы расскажем ему правду.

Юные певцы и музыканты образовали круг посреди холла: их учительница стояла в середине. Концерт начался, и зрители, еще минуту назад болтавшие между собой, затихли, боясь пропустить хоть единый звук. Наверно, во всем замке не было человека, который остался бы равнодушным к невинной красоте маленьких певцов и к их звонким голосам, старательно выводящим многоголосую старинную балладу. Но громче детских голосов, ведя их, но не сливаясь с ними, звучал девичий голос, сильный и нежный, – и этот голос казался Малкольму прекраснее ангельских хоров.

Взгляд его не отрывался от Джейми, пожирая каждую черточку ее прекрасного лица. Сегодня Джейми зачесала волосы наверх, и лишь несколько прядей, выбившись из прически, соблазнительными мягкими локонами спадали на шею. В глазах Джейми Малкольму чудилась тайна, известная лишь им двоим: их глубокий, сосредоточенный взгляд словно говорил, что эта девушка недавно стала женщиной.

Как мечтал он встретиться с ней взглядом! Как страстно желал остаться с ней наедине! Пусть она даже убьет его. Он покается в своей ошибке, будет на коленях молить ее о прощении, изольет ей свое наболевшее сердце – и после этого с радостью погибнет от ее руки.

Джейми взяла небольшую арфу и начала перебирать струны. У Малкольма защемило в груди: казалось, ее нежные пальчики играют на струнах его сердца.

– Как ты полагаешь, – ворвался в его мысли громкий шепот Серрея, – по-моему, отличный концерт!

Малкольм молча кивнул, не сводя глаз с певицы. Печальные слова песни проникали в самую глубину его души. Он прекрасно понимал, что Серрей смотрит на него во все глаза, но не мог заставить себя скрывать свои чувства.

Увы, песня закончилась слишком быстро – так решил не только Малкольм, но и все присутствующие. Дети просились к учительнице и радостно зашумели; Малкольм увидел, как Джейми гладит по голове одну совсем маленькую рыжеволосую девочку и говорит ей что-то ласковое.

– Сколько же понадобилось труда и терпения, чтобы добиться от детишек столь согласного пения! – наметил Серрей.

– И все это – заслуга Джейми, – тут же добавила его жена. – Целый год, не жалея сил, она возилась с малышами!

– Я бы и под страхом смерти близко не подошел к этим сорванцам! – шутливо произнес Серрей.

– Что взять с мужчины! Зато Джейми с ними – как рыба в воде!

– И на редкость голосистая рыба, женушка!

Малкольм прислушался, пытаясь разобрать разговор Джейми с рыжей малюткой, но Серрей и Френсис мешали слушать. Он мог только любоваться красотой своей возлюбленной – впрочем, и этого ему было достаточно.

– Скажите, Малкольм, она всегда так увлекалась своим делом? Даже в детстве?

Малкольм с сожалением отвел глаза от Джейми.

– Всегда, – коротко ответил он.

Совещание кончилось, и рыжая девочка, нервно теребя розовую ленту в волосах, вернулась на свое место.

– И всегда так же хорошо пела? – продолжала свои расспросы Френсис.

– Всегда, сколько я ее знал, – ответил Малкольм.