Король на краю света - Артур Филлипс

Внезапно он смог двигаться быстро, как молодой человек, как человек, который будет бороться за свое собственное дело и судьбу: он взлетел к потолку, не двигая стол и оставаясь незамеченным. Он обнаружил, что на него смотрят чьи-то глаза, и быстро скрыл от них любые признаки своих подлинных намерений. Он нашел уши под половицами и наполнил их ложью. Мистер Леверет и его карлик появились и снова сказали ему, что нет такого момента, когда бы за ним не наблюдали.

— Но напомните мне, пожалуйста, мистер Леверет: идея, что за нами всегда наблюдают, — это то, во что верят католики или английские протестанты? — спросил Тэтчер.

— Это то, во что верит шпион, который доживет до завтрашнего дня, — сказал Леверет.

Пока Тэтчер парил над столом и стульями, он использовал линзу и нашел участок потолка, который пересек, как бассейн в Новом дворце, а потом Эззедин с глубоким вдохом проплыл сквозь потолок и вынырнул мокрым, разгоряченным в этих самых купальнях. В один миг выскочил из бассейна, вытерся, поклонился султану и Аллаху и полетел к себе домой, к жене и сыну. Кто-то из них был старше, чем когда он уехал в Англию, кто-то моложе. Этого следовало ожидать, учитывая, сколько лет доктор провел на далеком острове, но он удивился, обнаружив, что оба слепы: их глаза казались молочными, словно под быстрыми ресницами застыли облака. Стук сердца, раскаты грома, залпы христианских пушек за городскими стенами — все это заставило его растеряться, но он пришел в себя и повел испуганную семью в безопасное место, на несколько миль опережая Дэвида Леверета и королеву Англии.

Выпив достаточно, чтобы их очевидная дружба выглядела убедительно для любого стороннего наблюдателя, пьяный карлик Гидеон провел пьяного доктора через шумную таверну, через двор и за конюшню, где Леверет ждал его, в тени и в тишине.

— Мэтт, какое облегчение вас видеть. Я беспокоюсь, вы же знаете. Расскажите новости. Каков прогресс за эти недели?

— Я выразил готовность служить. Мне дали комнату. Комнаты. Я собираю травы в полях. Я жду, когда меня представят королю. Я спрашиваю каждый день.

Гидеон рассердился.

— Ты играешь в какую-то игру, турок? Столько недель?!

— Мне жаль, если это плохой отчет. Я чувствую, что пробыл там всего несколько дней. Меня еще не представили. Я даже не видел короля.

Беллок взглядом успокоил Гидеона, и они оба замолчали, пока доктор Тэтчер объяснял трудности, безразличие к его присутствию, дни ожидания. Беллок не был зол и не был готов изображать гнев, чтобы контролировать своего шпиона, но чувствовал что-то близкое к панике.

— Мэтт… Дела в Лондоне идут тревожно, вы понимаете? Мне нужно, чтобы вы были немного менее кротким ради нашего дела. Мне нужно, чтобы вы приблизились к своему пациенту с деликатной настойчивостью. Если бы у него была катреновая лихорадка, вы бы не стали ждать приглашения, не так ли, доктор?

Через два дня после встречи с Леверетом и мрачно-угрюмым, разочарованным карликом Тэтчер обнаружил, что ошибался: на самом деле он видел Якова VI, сам того не зная; король Шотландии все-таки не носил корону.

В один из дней, пока доктор Тэтчер ждал, что его заметят, он бродил по садам и лесам замка и чуть не столкнулся с двумя мужчинами, которые лихорадочно слились воедино за деревьями. Тэтчер застыл как вкопанный: его никто не увидел. Белокурый мужчина не мог видеть вообще ничего, он преклонил колени в сосновых иголках, его лицо было прижато к паху стоящего мужчины, пальцы которого крепко вцепились в светлую шевелюру. Стоящий мужчина, чьи черные локоны ниспадали на малиновую куртку, повернул голову в сторону застывшего Тэтчера, зажмурившись. Доктор тихо отступил и вышел из леса.

Через два дня после встречи с Леверетом и Гидеоном, во дворце, снова прося разрешения войти в Зал аудиенций, задаваясь вопросом, как же проявить «деликатную настойчивость», доктор Тэтчер увидел черные кудри, малиновую куртку, глаза, теперь открытые, но окруженные тенями и сонные. Мужчина, прошедший мимо, на этот раз был в короне. Выходит, это и есть Яков, король Шотландии.

Монарх не обратил внимания на низкий поклон Тэтчера, если и заметил его. Он прошел мимо, тихо беседуя с пожилым мужчиной, который был на голову выше. Тэтчер выпрямился и посмотрел вслед удаляющейся паре: король смотрел снизу вверх на своего сутулого и худого как щепка советника, чья борода была похожа на лишайник, карабкающийся по камням там, где таковые преобладают в пейзаже. Яков великодушно запрокинул голову, прислушиваясь к тихим репликам собеседника. Король казался довольно молодым человеком, еще не достигшим морозных, одиноких высот сорокалетия. Но он был так же обеспокоен шотландским холодом, как и Тэтчер, и указал подбородком на мальчика, держащего меховую накидку, которую вскоре опустили на королевские плечи. Тэтчер опытным взглядом подметил хромоту Якова — или некое подобие хромоты, этакую замедленность королевской походки из-за дискомфорта, вызванного обыкновенной ходьбой. Господь сделал Якова королем, но отказал помазаннику в естественной легкости, которую даровал многим людям низшего сословия.

Яков был третьим властелином доктора. Бог направил Тэтчера на такой странный путь, по которому мало кто когда-либо ступал. Кем был Мэтью Тэтчер, чтобы путешествовать среди королей и королев? Вот он стоял в очередном дворце, имея возможность наблюдать за еще одним человеком, помещенным высоко над всеми остальными. Он жил при трех королевских дворах. Переход от великого к убогому, от надежного к никчемному был подобен прыжкам, уводящим все дальше от Рая.

Он обдумал миссию, порученную Дэвидом Леверетом: не привела ли судьба к ее завершению? Возможно, он уже случайно нашел честный ответ: возможно, поведение короля с блондином в лесу доказывало, что Яков был католиком или протестантом? Он скажет карлику Гидеону, чтобы тот передал эту новость Леверету. Если близость мужчин, которые считали себя незамеченными, позволяла поставить окончательный диагноз, Тэтчер сможет покинуть Эдинбург. Он уедет из Шотландии. Он вернется в Морсби, если барон примет его обратно.

Остальное из предложенного Леверетом было невозможным, ложным, и Тэтчеру несдобровать, если он позволит себе поверить в иное. Было жестоко даже намекать на что-то в этом духе.

Два дня спустя Тэтчер проснулся до восхода солнца, и это было его двадцать третье утро на деревянной кровати в маленьком чулане Эдинбургского замка.

— Сегодня утром, доктор, ждите в Зале аудиенций, — сказал мальчик, в двенадцатый раз посланный управляющим дворца, который сообщил Тэтчеру еще по прибытии и после прочтения письма от барона Морсби, что пришлет слугу за ним утром, для представления. Одиннадцать раз доктор готовился, его вели в приемную и просили подождать. Одиннадцать раз его выводили оттуда только для того, чтобы без всяких объяснений вернуть в собственную комнату.

В двенадцатый раз, этим двадцать третьим утром, доктор снова прождал несколько часов в той же маленькой приемной, украшенной только портретом матери короля, Марии. Паж рассказал ему, кто позировал художнику, но обошелся без подробностей. В аналогичной комнате при дворе Елизаветы было бы десять картин, а при дворе Мурада (теперь при дворе Мехмеда, поправил он себя) — шторы, диваны, миски с едой, графины со сладкой водой, окна, выходящие в сады, фонтаны, музыка; еще там было бы тепло. Но сегодня, в кирпичной комнате с плохо застекленным окном, под нарисованным взглядом женщины, которая собиралась убить Елизавету, но лишилась головы, Мэтью Тэтчер прождал еще несколько часов; его мысли, сообразно привычке и силе духа, были сосредоточены на формулах и значении трав, организованных по странам происхождения, страницы из трудов Авиценны легко приходили в голову и прокручивались в памяти: