Твердыня тысячи копий - Энтони Ричес

У Друста расширились глаза, он пригнулся и зашептал римлянину на ухо:

– Говори прямо, что это? А вздумаешь в прятки играть, я научу тебя визжать перед смертью.

Кир оскалился сквозь боль, радуясь, что зацепил внимание вениконского воеводы.

– Ты ведь и вправду кое-что утратил, Друст, кое-что важное. Один из наших наткнулся на твой золотой ошейник после битвы за становище. Тот, кому ты поручил приглядывать за вещицей, был мертв: дротик баллисты торчал у него из спины, вот солдатик и забрал сокровище себе. Захотел продать его одному из моих знакомых, тот пришел позаимствовать денег, так что я знаю, куда идет тот солдат прямо в эту минуту. И в его барахле спрятана твоя золотая гривна. – Декурион вновь отхаркался кровью Друсту под ноги. – Если поклянешься собственной честью, что заплатишь мне быстрой и не позорной смертью, я расскажу, кто этот солдат и куда марширует. А чтобы помочь тебе решиться, вот небольшая подсказка. Его когорта продвигается на север, к месту неподалеку отсюда, так что при желании ты можешь вступить с ними в битву чуть ли не послезавтра. Мне нужно лишь твое обещание. И тогда я скажу…

Придя в себя, Арминий обнаружил, что лежит под ясным синим небом, рядом на земле сидит Шрамолицый, а оба их стреноженных коня мирно щиплют траву неподалеку. Германец сел и, невольно охнув, опасливо приложил руку к изрядной шишке на голове, после чего осмотрелся по сторонам, щурясь от боли. Кругом расстилалась знакомая по прошлым битвам картина: сотни сельговов, валяющихся там, где их застала смерть.

– Что за… Вроде сидел себе на коняге, держался что есть мочи, и вот на тебе…

Шрамолицый фыркнул.

– Ага! Только потом эта коняга растянулась на скользком месте да и приложила тебе копытом в маковку. Кабы не дюжина волосатиков, от которых пришлось отбиваться, я бы, наверное, штаны обмочил со смеху.

Великан кивнул, вновь трогая шишку, словно проверяя подлинность рассказа.

– Выходит, мне сильно свезло, что не порезали, пока я валялся без памяти?

– Еще как свезло! Если б не один полоумный юнец, который и думать забыл про седло, отгоняя от тебя синемордую сволочь…

Арминий вновь откинулся на спину и закрыл глаза.

– Мог бы и сам догадаться… Ну как он, проявил себя?

– Пошел руку бинтовать, заодно собрался проведать князя Мартоса, раз уж тот исхитрился не попасть под копья наших же любителей потрястись в седле. Короче, отмахивал от тебя всех подряд, пока кривоногие не прожевали все сопли и не соизволили пожаловать во спасение: твое, его собственное, да еще того здоровяка, которого мы вчера не дорезали. По ходу дела словил царапину и пару вмятин, но не похоже, чтобы это его отрезвило.

Арминий наконец решился встать на ноги; от боли у него заострились скулы.

– Тогда пойду и его разыщу. Заодно погляжу, кто это там так разорался…

Марка он застал сидящим в очереди легкораненых, терпеливо поджидавших, когда ими займется взмыленный медик-капсарий. Не обращая внимания на чужие возмущенные взгляды, германец грузно присел рядом на дерн.

– Шрамолицый подсказал, где тебя искать. Никак решил обзавестись новым знаком отличия?

Марк отогнул край тряпицы на левом предплечье, показывая рваную рану чуть ли не от запястья до локтя под уродливой коркой полусвернувшейся крови.

– Обалдеть. Вот подживет, и все девки твои… Шрамолицый говорил, у тебя и вмятины сыщутся?

Арминий взял в руки предложенный шлем и поковырял изрядную зарубку, оставшуюся на металле после меча.

– Впечатляет. Хорошо еще, насквозь не прошло.

Тут он поморщился на мучительные вопли, исходившие от небольшой кучки захваченных пленных, которых держали под нацеленными копьями.

– Митра необоримый! Чего они там устроили? Развлекаются?

Марк дернул плечом.

– Мы полонили девятнадцать человек, включая их вожака по имени Харн и обоих его сыновей. А визг, думаю, оттого, что к ним подпустили вотадинов.

Германец поймал в его голосе нотки известной горечи и кивнул, дескать, чего уж тут непонятного.

– Мартос со своими добровольцами всю ночь сидел в викусе, поджидая шанса, чтобы хитрость сработала без осечки. Думаю, за это время они вот посюда наслышались, как сельговы насилуют и режут местных. И раз уж Алауна – поселение вотадинское… – Он ободряюще хлопнул римлянина по плечу. – Ладно, схожу погляжу, а ты давай, подшей ранку-то.

Арминий встал, покрутил толстенной шеей, разминая мышцы – и вдруг наклонился к уху центуриона:

– И спасибо, что приглядел за мной, пока я там валялся. Теперь я тебе жизнью обязан.

С этими словами он пошел на шум. В середине круга из ухмыляющихся, нахмуренных или ошеломленных кавалеристов стоял неказистый треножник, сбитый воинами Мартоса из деревцев рощи, за которой конница скрывалась предыдущим вечером. К вершине за запястья был привязан молодой сельгов. Нагой, вздернутый над грунтом так, что пальцы ног едва касались земли, отчего ему приходилось все время тянуться, чтобы стоять хотя бы на цыпочках. Когда его закрепили и сунули в глотку кляп, все отошли назад, рядом остался лишь один, с длинным ножом в руке. Скавр и Мартос следили за приготовлениями с нескрываемым любопытством. Подле них извивался мужчина средних лет, которого придерживали два здоровяка-легионера. Заметив своего хозяина, германец пересек круг, обойдя пыточный треножник стороной, и встал перед Скавром, отвесив небольшой поклон. Трибун приветствовал его кривой усмешкой и тоже, в свою очередь, легонько кивнул.

– Что, Арминий, наконец оправился после контузии?

Тот осторожно погладил шишку.

– Если не считать головной боли, которая явно останется со мной до конца жизни, все в полном порядке.

Скавр пожал плечами.

– Что за привычка валиться на землю при всякой возможности, стоит только приказать тебе сесть в седло? Прошлый раз растянулся, сегодня тоже… Может, вернуть тебя к обычной работе? Чтобы стоял у моего плеча и отгонял всех своим взглядом? Раз уж юный центурион умудрился спасти не только свою, но и твою шкуру?

Германец слегка поклонился.

– Конечно, я приму любое твое поручение, но разреши все же заметить, что тому центуриону я теперь обязан жизнью.

– Вот почему тебе следует присмотреть за ним еще некоторое время. Мне докладывали, лошадка твоя не очень пострадала? Пойди ее забери. И готовься к походу. А сейчас, если не возражаешь…

Арминий вновь отвесил поклон, и трибун обратился к варвару, которого легионеры придерживали рядом:

– Итак, Харн, теперь ты веришь, что я не бросал слов на ветер? Не могу сказать, что получу большое удовольствие, следя за пытками вот этого юноши, но знаешь, за минувшие годы я такого насмотрелся, повидал таких вещей, которые с моими соратниками проделывали люди вроде тебя… Так что не воображай, что у меня после этого хандра разыграется. И не забывай, кстати, что за картину мы увидели в форте, который ты столь торопливо покинул. – Скавр повертел перед глазами левой ладонью, пару секунд рассеянно погрыз ноготь, после чего продолжил: – Ты и сам знаешь, что испытает этот мальчишка, стоит мне попросить князя Мартоса спустить вон того человека с поводка. Мало того, готов поспорить, что ты в этих делах сведущ как никто, раз уж твой бывший хозяин лишь приветствовал свирепость своих людей в отношении плененных римлян. С мальчонки сдерут кожу, полоску за полоской. Мартос уверяет, что палач – мастер своего дела, способен целые сутки держать человека живым, при этом болью сводя его с ума, медленно-премедленно. Или, разумеется, я мог бы вернуть юношу к другим пленникам. Целым и невредимым. Тебе надо лишь поклясться, что не устроишь глупостей, а еще поможешь в одном небольшом дельце. В случае отказа напоминаю, что вотадины еще долго могут забавляться с твоими людьми. Я толкую про тех самых вотадинов, чей предводитель погиб по милости твоего бывшего хозяина, Кальга. Не забыл еще ту историю? Кальг предал вотадинов – отдал их прямиком в наши руки, – устраняя помеху своим замыслам. Не думаю, что воинам Мартоса быстро наскучит слушать вопли сельговов. Итак, что выбираешь?