Рената Флори - Анна Берсенева

– Прекрасно, – усмехнулась Рената.

«Не дай бог!» – подумала она при этом.

Перспектива проводить за разговорами с Тиной целые дни напролет выглядела в ее глазах просто убийственной.

– Жалко, что вы не хотите… – разочарованно протянула Тина. – Но вы же скоро придете, да?

– Приду, – кивнула Рената.

Не прийти было невозможно: она привыкла выполнять взятые на себя обязательства. Другое дело, что если бы ее житейская ситуация не сложилась так причудливо, вряд ли она подобные обязательства на себя взяла бы. Но рассуждать теперь об этом было уже поздно. Да, в конце концов, не таким уж плохим вариантом являлась вся эта умиротворяющая возня с Тиной. При всей своей безалаберности, доходящей до глупости, та была не зловредна и даже капризна в меру – как почти всякая беременная женщина.

Себе Рената подобных капризов, правда, не позволяла, но у нее и положение было другое. Не физиологическое положение, а житейское.

– Леня вас у подъезда ждет, можете ему не звонить, – сказала Тина.

– Да, – кивнула она.

Это входило в условия контракта – чтобы водитель в любую минуту готов был привезти Ренату к Мостовым и доставить обратно домой.

Туманом были залеплены все окна. Пока Рената шла через огромную квартиру в прихожую, отовюду на нее глядела эта белесая пелена.

Машина стояла у самой ограды, на выезде из двора. Идя к ней, Рената оглянулась на дом. Он был так огромен, что закрывал собою все пространство ввысь и вширь, за ним не было видно ни неба, ни длинной Песчаной улицы. Впрочем, небо все-таки было сильнее этой палево-серой громады: облака окутывали всю верхнюю надстройку-башню, в которой жили Мостовые. Оттого в их квартире в любой пасмурный день казалось, будто находишься в самолете – на взлете, в плотной облачности.

Вообще же этот дом-новодел, имитирующий московские сталинские высотки, воспринимался не как дом, а как отдельный город – с многочисленными переходами и площадками, с какими-то оградками и башенками, с большим двором, отделенным от внешнего мира массивной решеткой, с по-своему устроенной жизнью.

Во всяком случае, Рената воспринимала его именно так. И не любила. Ее тяготил этот дом, этот отдельный мир. Он казался ей очень московским, тяжеловесным, помпезным, перенасыщенным скороспелой безвкусицей. И ни за какие благополучия она не согласилась бы в нем жить.

Завидев ее, водитель Леня завел мотор «Ниссана». Рената уже взялась за дверцу машины, но тут массивные дворовые ворота открылись и с улицы въехал «Мерседес» Виталика. В отличие от веселенькой красненькой машинки-игрушечки, которую Мостовой держал для жены, его собственный автомобиль производил то же впечатление солидности, что и он сам.

Рената остановилась, ожидая, когда «Мерседес» остановится рядом с нею. Неудобно было уезжать, не поздоровавшись с Виталиком.

Пока тот выбирался из машины, она подумала: «Удивительно! Я впервые его увидела именно в тот момент его жизни, когда он был совершенно не похож на себя обычного. И то первое впечатление уже не изменить, хотя теперь я вижу, что он совсем другой».

Действительно, как бы солидно ни выглядел при каждой встрече, почти ежедневной, Виталий Витальевич Мостовой, Рената всегда помнила, каким растерянным он был тогда в Братцевском парке, как неловко, отдуваясь, тащил свою жену в ротонду, с какой надеждой смотрел на случайно встреченную женщину, в которой почувствовал уверенность и спокойствие. И никакого ощущения надежности Виталик у нее вызвать уже не мог, как он ни старался.

Что же – жизнь направляет свой бинокль на человека в нужную ей минуту, а не тогда, когда он к этому готов.

– Здравствуйте, Виталий Витальевич, – сказала Рената.

С Тиной они давно уже обращались друг к другу по имени, хотя и на «вы», но с Виталиком она считала нужным сохранять дистанцию, несмотря даже на непростую выговариваемость его имени-отчества.

– Здравствуйте, Рената Кирилловна. Ну как она сегодня?

Этот вопрос Виталик задавал каждый раз, когда Рената навещала его супругу. И каждый раз в его голосе звучала тревога.

– По-моему, хорошо. В клинике я ее посмотрела, все исследования мы сделали. Сейчас она дома.

– А дома она… как?

– Дома с ней тоже все в порядке, – улыбнулась Рената. – Не волнуйтесь, Виталий Витальевич. Вы вовремя приняли меры. Тина здорова и, надеюсь, благополучно родит.

– А насчет родов она что? – не унимался Виталик.

Это был больной вопрос. Находиться под постоянным врачебным наблюдением, то есть не под каким-то наблюдением вообще, а именно под Ренатиным, – на это Тину еще удалось уговорить. Но рожать в воду – это было для нее непреложно, и убедить ее этого не делать не представлялось возможным.

Впрочем, Рената и не была пока особенно настойчива. Она понимала, что такие женщины, как Тина, просто не способны держать в голове несколько здравых мыслей одновременно. Так что разговор о родах лучше было отложить на потом, когда он станет уже совершенно насущным.

Все-таки было в этом что-то унизительное – вместо того чтобы работать так, как она за всю свою жизнь привыкла, теперь ей приходилось изо дня в день заниматься умиротворением вздорной дамочки. Но этот вариант представлялся Ренате сейчас не просто наиболее приемлемым, а даже единственно возможным.

Хотя два месяца назад, когда Виталик ей это предложил, она собиралась отказаться немедленно.

– Подождите, Рената Кирилловна! – видимо, по выражению лица разгадав ее намерение, воскликнул он. – Я понимаю, что вы думаете. Но не решайте второпях.

– Я никуда и не тороплюсь, – пожала плечами она. – Но…

– Ну вы же разумная женщина. Вот и рассудите, – сказал Виталик. – Фактически я вам предлагаю обычную работу по вашей специальности.

– По моей специальности я работаю в больнице, – заметила Рената. – А не на дому у пациентки.

– Ну и работайте себе в больнице! А к пациентке этой, к Тине, мой шофер вас будет в ваше свободное время привозить. И домой отвозить тоже. А я вам за это буду ежемесячно платить столько, сколько вы за год в своей больнице не получаете. Плохо вам это?

Заявление про оплату труда было сделано тем тоном, которого Рената терпеть не могла, – тоном уверенного в своей правоте и в своем праве нувориша. И произойди все это какие-нибудь четыре месяца назад, она не замедлила бы соответствующим образом ответить. Но сейчас… Видимо, сейчас ее поведение определялось не разумом, не воспитанием, не характером даже, а одним только инстинктом самосохранения, то есть правильнее сказать, сохранения своего ребенка.

И, подчиняясь этому инстинкту, Рената ответила:

– Мне это неплохо. Но это мне не свойственно.

– Всем нам что-нибудь раньше было не свойственно, – усмехнулся Виталик. – А потом жизнь по-новому повернулась, и нас повернула, а кого и наизнанку вывернула. Я вот, например, когда-то в Министерстве бытового обслуживания штаны протирал и в мыслях не держал, что на что-нибудь другое способен. А сейчас у меня сеть химчисток по всей стране, сеть супермаркетов экономкласса, и способен я на многое. Во всяком случае, многое могу себе позволить.