Тьма - Ирина Родионова

Перед ним мама. Она выходит из подъезда, молодая и цветущая, улыбается во весь рот и бежит к нему, желая крепко-накрепко обнять. Максим улыбается, подныривает под ленту и бросается к маме.

Но обнимает только воздух.

Ранним утром Малёк вернулся в свою квартиру, чтобы успокоить пожилую бабушку и крепко обнять ее перед уходом в школу. Очередная ночь с одноклассниками прошла спокойно: никто не бил и не издевался, они играли в настолки и тайком курили на балконе, прячась от родителей Вити.

Малёк не курил. Он вообще ненавидел прогорклый запах сигарет.

Квартира спала вместе со стариками, и Савелий тоже прикорнул на кровати, надеясь досмотреть легкие светлые сны, в которых все было хорошо. Лучше, чем на самом деле.

Потолок смутно белел перед глазами, и Малёк едва заметно улыбался – он справился. Пережил еще одну ночь, не умер, как бедные одноклассники. С ним все хорошо. Все в порядке.

Он выжил.

Сны утянули Малька в это зыбкое счастье, и он задремал прямо так, в джинсах и темно-зеленом свитере, подложив сложенные ладони под голову. Ничего в эти дни не могло быть лучше, чем рассвет, где он остался в живых. Засыпая, Малёк трясся до судорог, не в силах отделаться от удушающего страха, зная, что кто-то может вынырнуть из-под кровати, кто-то может поджидать в любой комнате, кто-то может впиться в него зубами и растерзать, как растерзал их…

Хватит. Уже утро, все хорошо. Не думай о плохом.

– Савушка, вставай! – крикнул далекий бабушкин голос с кухни, и Малёк дернулся, просыпаясь. Когда она успела подняться?..

Сев на продавленном матрасе, Малёк сонно уставился в стену, пытаясь прийти в себя. В комнату сунулось округлое бабушкино лицо.

– Завтрак готов. Савушка, весь избитый, мальчик мой, что же творят эти ироды… – Каждый раз, увидев новые царапины или синяки, бабушка принималась бессильно причитать. – Давай я все-таки съезжу к директору, к родителям этих преступников, в полицию, в конце-то концов!

– Бабушка… – мягко произнес он, лопоухий паренек с желто-синими щеками. Он тысячу раз повторял это слово, прося ее не вмешиваться, не делать хуже. – Все нормально. Ты же знаешь, что творится… Они просто боятся.

– Они не боятся, они тебя бьют! – в отчаянии вскрикнула бабушка, взмахивая сжатыми кулачками. Руки ее снова безобразно распухли. – Сволочи! Как же можно так, как же…

– Бабушка… – невыразительно выдохнул Малёк и поднялся с кровати. – Не переживай, я справлюсь. Мы занимаемся с психологом, все будет хорошо. Не волнуйся только, тебе же нельзя волноваться…

– А тебе, значит, можно вот так вот ходить!

Заскрипели колеса, когда она выезжала из комнаты на разболтанном инвалидном кресле. Малёк побросал тетрадки в сумку, сполоснул в ванной лицо и глянул на свое отражение в заляпанном зеркале с пластиковой пожелтевшей рамой.

Выдавив на пальцы немного зубной пасты, Малёк прочертил по отражению распухшего лица горы и реки, добавил снежных шапок… И вот это уже не разбитые губы и не лилово-желтые синяки, а географическая карта, задумка и сила, человеческая боль, облаченная в искусство…

– Будешь чай с яичницей? – постучав пальцами в дверь, спросила бабушка.

Он всегда слышал ее приближение – шелестели по вытертому линолеуму серые колеса, скрипели металлические суставы коляски. Бабушка была в инвалидном кресле столько, сколько он ее помнил, – старенькая принцесса на четвертом этаже бетонной башни, запертая с хилым мальчуганом, который даже не мог спустить ее вниз, на улицу, прогуляться под прозрачным бездонным небом…

Малёк торопливо смыл зубную пасту с зеркала, протер его полотенцем и вновь стал забитым и молчаливым Савелием, которого так весело было толкать из стороны в сторону на переменах.

Но он не злился. Он понимал.

Выскользнув из ванной, Савелий улыбнулся бабушке:

– Буду. И яичницу буду, и чай. Дедушка спит еще?..

– Спит, обормот, – беззлобно ответила она и покатилась на кухню. – Пойдем, пойдем, Савушка, я чаю с травками заварила, душистый, ароматный, пойдем…

И он пошел, не смея даже прикоснуться к ручкам инвалидного кресла – его бабушка была невероятно сильной женщиной, а поэтому рассекала по квартире на немыслимых скоростях, не желая, чтобы кто-то помогал ее немощному телу. Дедушка смеялся, что когда-нибудь она устроит дорожно-транспортное происшествие в квартире, врежется на своей колеснице или в мужа, или во внука. Бабушка в ответ показывала ему язык.

Поставив тарелки перед Савелием, бабушка укуталась в пуховый платок и поехала на балкон.

Дышать свежим воздухом.

Малёк принялся за работу. Торопливо съесть весь завтрак до последней крошки, или бабушка обидится. Выпить ароматный чай. Потом пуховик, шапка и колючий шарф. Готово.

Ночь за окнами чуть налилась зыбкой серостью.

Малёк уже несколько лет жил в квартире бабушки и дедушки. Мать с отцом, забрав с собой младших детей, уехали в большой город, чтобы подзаработать денег и вернуться домой. Но время шло, а возвращаться они так и не надумали.

Глуповатый и тихий Савелий с детства всегда был неподъемным грузом для родителей, которые кое-как пытались воспитать всю эту неуемную ораву, а поэтому старшего сына и решили оставить у родственников, чтобы он не мешал.

Он и не мешал. Помогал бабушке со стиркой и готовкой, учился у деда искусству оригами и вообще ничуть не грустил от того, что родители жили за много-много километров. Бабушка даже оформила на Савелия опеку, и теперь он стал практически их вторым ребенком.

С родителями созванивались нечасто, долго молчали в трубку, не зная, что рассказать. Младшие дети для Малька остались вообще кем-то вроде призраков: он вроде и помнил их, неусидчивых и капризных, но как-то вытерлись их лица из памяти за ненадобность, исчезли…

Малёк жил со стариками. И счастлив был этому, потому что бабушка и дед у него были просто замечательные.

…Выскользнув в подъезд, Малёк перекатился по мраморному полу, затаив дыхание, оглядываясь по сторонам. Один из них, врагов, стоял чуть ниже, зажав длинную серую винтовку в руках, вверху – еще пара, они держат дымящийся динамит. Черт. Опасно. Прокравшись на носочках к запыленному окну, Малёк распахнул его настежь, впуская в подъезд клубы пыли вперемешку со стылым воздухом, и всмотрелся в пустынную улицу.

Никого. Отлично! Из рюкзака он вытряхнул карабин с длинной веревкой, прицепил крепление к раме, ловко вскарабкался на окно и, затаив дыхание, прыгнул вниз, мечтая ощутить свободный полет. Веревка рванулась, остановив его падение, и Савелий, держась руками за эластичный шнур, оттолкнулся от бетонной плиты. Они его не поймают. Он слишком хитер и ловок.

…Сбегая по ступенькам, Малёк чувствовал колючий ветер и эластичную веревку в руках. Где-то наверху все еще пощелкивал затвор выдуманной винтовки. Перепрыгивая через пролеты, Малёк выглядывал так, будто действительно думал увидеть перед собой вооруженных людей, затаившихся в семь часов утра в будний день в заплеванном подъезде на окраине богом забытого городка…