Веселые ребята - Ирина Муравьева

— А чем мы хуже? — не выдержала Зинаида Митрофановна. — Только тем, что в себе самих не уверены, как я погляжу!

— Прекратите этот разговор, — строго, как детям, приказала Людмила Евгеньевна. — Я вам могу ответить, Роберт Яковлевич: потому что мы вышли в победители коммунистического соревнования школ Ленинского нашего района, вот почему!

— У меня вопрос, — мрачно пробасил физкультурник Николай Иваныч и трясущимися после летнего отдыха пальцами изобразил в воздухе знак вопроса, — а на хрена они к нам едут? Из своего Манчестера?

Педагоги недовольно зашумели.

— Вы дикарь, Николай Иваныч, — вскрикнула импульсивная Галина Аркадьевна, — неужели вы думаете, что если едут товарищи из капиталистической страны, то мы должны повернуться к ним спиной? И только за то, что им не повезло! Что они родились не в Москве, не на Урале, не на нашей красавице Волге, а где-то у черта на куличках!

— Ну, — не сразу нашелся Николай Иваныч, — а я вот и спрашиваю: на хрена?

— Это не нам с вами решать, товарищи, — спохватилась Людмила Евгеньевна, — за нас с вами, товарищи, партия решит, кому приезжать в нашу страну и кого мы приветствуем, а кому решительно говорим: «Убирайтесь в свою Америку!» Или даже не в Америку, а вообще «убирайтесь». Если партия считает, что английским ребятам нужно познакомиться с нашей жизнью, то мы только исполним волю партии, вот и всё. Обсуждать тут нечего.

«Нечего!» — совершенно забывшись, передразнил злобный и несговорчивый Николай Иваныч. — А потом на своих ребят обижаемся, что они на этих козлов стали похожи! На патлатых этих! — И, безобразно открыв рот, будто он беззвучно поет какую-то вызывающую и глупую песню, закатил глаза и руками изобразил, какие у него будто бы длинные, непричесанные волосы. — Вот вам и «нечего!»

— Так что, товарищи, — высокомерно отвернулась от него Людмила Евгеньевна, — первого сентября собираем в зале оба восьмых класса и проводим с ними ознакомительную информацию. А вы, Галина Аркадьевна, и вы, Нина Львовна, обсудите между собой, кого из своих девочек вы хотели бы привлечь к знакомству с английскими ребятами и чтобы… Ну, вы понимаете… Чтобы все было, как говорится, в порядке.

— В ажуре, — встрял опять Николай Иваныч, — чтобы чего не вышло… Манчестерского…

Не глядя друг на друга и тяжело дыша от ненависти, Галина Аркадьевна и Нина Львовна остались сидеть на диване в учительской. Все остальные разошлись.

— Вы слышали, что сказала Людмила Евгеньевна? — не поднимая глаз, спросила Галина Аркадьевна.

— Я не глухая, — ядовито ответила Нина Львовна. — Кого из девочек своего класса вы пошлете на знакомство с англичанами?

— Белолипецкую, Чернецкую, Воронок, Ильину и Птицу, — перечислила Галина Аркадьевна. — Разумеется, не Соколову! И не Аленину!

— Тогда с моей стороны будут Панкратова, Коган, Карпова Таня, Васильева и Бендерская.

— Вы же знаете, Нина Львовна, что у моей Белолипецкой непростые отношения с вашей Карповой Татьяной! Вы же помните, как ваша Карпова обозвала Лену Белолипецкую глухой тетерей? Или вы предпочитаете того, что вам неприятно, не помнить?

— Я бы, — тяжело, как дракон, задышала Нина Львовна, — я бы, Галина Аркадьевна, дорого бы отдала, чтобы кое-что забыть! А вот не забывается! Вот никак не забывается!

— Это вы на что намекаете? — побагровела Галина Аркадьевна и сквозь брусничную красноту, неожиданно застлавшую зрачки, с трудом обнаружила, что у Нины Львовны два больших хрящеватых носа. — Это вы, может быть, объяснитесь напрямую?

— Что уж тут объясняться, Галина Аркадьевна, — сказала Нина Львовна, — хотелось бы мне забыть, как взрослый один человек, и между прочим женщина — да, Галина Аркадьевна, между нами говоря, женщина! — весь обоссанный, извините меня за прямоту, является в два часа ночи в палатку, в которой не может заснуть другой, между прочим, педагог, и…

— Сука, — тихо перебила ее Галина Аркадьевна. — Я тебе, сука, никогда этих слов не забуду!

— Посмотрим, посмотрим, — начала было Нина Львовна, но дверь в учительскую распахнулась, и Людмила Евгеньевна в наполовину съеденной оранжевой помаде влетела в комнату с такой скоростью, словно кто-то размахнулся и, как мяч, закинул ее сюда из коридора.

— Ой, хорошо, что я вас еще застала! — звонко сказала она. — От вас сейчас очень многое зависит. Главное, чтобы никаких провокаций! Все провокационные вопросы должны быть уничтожены в своем уже зародыше! Мы должны отвечать на них так, чтобы любой иностранец понял, что мы ничего не боимся и скрывать нам нечего! Мы ведь не спрашиваем у них про их дела? Так? Мы ведь не спрашиваем?

Галина Аркадьевна и Нина Львовна, едва не вцепившиеся друг другу в волосы, медленно подняли на нее мутные и измученные свои глаза.

— Нужно подготовить девочек, — деловито понижая голос, сказала Людмила Евгеньевна. — У каждой предварительно спросить, в чем она собирается прийти на встречу с иностранцами. В формах нельзя, мне в роно объяснили. Тогда в магазин. В «Машеньку». Там продаются приличные вещи. И о-о-очень приличные! С длинным рукавом. Все равно пригодится. Потому что у нас же вечера будут. Пусть сейчас купят.

— Ясно, — хрипло пробормотала Галина Аркадьевна, — пусть.

— В гости англичан можно пригласить к Наташе Чернецкой, — сказала Нина Львовна. — И я спрошу, может быть, ее мама Стелла Георгиевна отберет какую-то одежду, из Наташиной, для кого-то еще. Потому что это же на один всего вечер! Не все же побегут в «Машеньку»!

Первого сентября Орлов, подходя к зданию школы, выбросил в урну пучок лиловых флоксов, завернутых бабушкой Лежневой в размокшую газету, и пришел в актовый зал на линейку с пустыми руками. Вопрос о его переводе как-то сам собой замялся, и никто из взрослых к нему не возвращался. Орлов заранее продумал свое поведение. Немедленно и на ее глазах. В первый же день. С Томкой Ильиной. Во-первых, потому что она была освобождена от лагеря, уезжала куда-то на все лето и, стало быть, ничего про него не знала, во-вторых, потому что у нее красивая фигура, и в-третьих, потому что у нее родители работают в Швейцарии. Туфельки у Томки Ильиной были еще нежнее, чем у Чернецкой, и, когда она шла в зал на физкультуру, эти только что снятые с ног розовые или голубые туфельки стояли рядом с лавочкой, как только что раскрывшиеся бутоны. Лицом Томка нравилась ему гораздо меньше, но, думал Орлов, замирая от распирающей его изнутри злости, если ее раздеть, пусть будет Томка, сойдет. На линейке оба восьмых класса услышали сообщение про молодых англичан, которые приедут сперва завтракать, а потом развлекаться с девочками на балете «Бахчисарайский фонтан» и в ресторане. Девочки побледнели, втянули молодые животы внутрь, торопливо поправили волосы. Орлов заметил, что почти все пришли в школу накрашенные — у кого ресницы, у кого уголки глаз, а у некоторых даже помада. Галина Аркадьевна и Нина Львовна тоже заметили, что девочки недаром провели без них лето, и Галина Аркадьевна, вытащив из кармана не вполне свежий носовой платок, прошла по рядам и каждой размалеванной безобразнице собственноручно и не говоря ни слова стерла с лица всю подлую краску.