Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Видать, гаваришь? — скривил губы Заурбек. — Та старана улица — четыре падваротни, одна на замке, контора там. Пока стоим, сколько человек вышло, вошло?

— Да ну, спросишь тоже! — отмахнулся румяный детинушка. — Я ж на тебя глядел, несподручно мне было по сторонам пялиться.

— И я на тебя глядэл, — насмешливо проговорил новый страж ворот. — Вошли четыре мужчины, одна женщина, один малчик с маленькой собачкой. Вышел адын мужчина. Вон идет. — Заурбек кивнул в сторону какого-то ремесленника, спешившего в сторону Литейного проспекта.

— Ишь ты, орел глазастый, — уважительно покачал головой старший привратник. — Да что проку-то с того, что ты их пересчитал?

— Может, и нэт, — пожал плечами горец, — а может, и есть. Кто знает?

— Я знаю! — Старший нахмурился, желая показать новичку, кто здесь царь, бог и воинский начальник. — Твое дело за вот этими воротами следить, двор обходить дозором, чтобы через забор никто не пролез. А кто там по чужим подворотням шастает — не твое дело! Уразумел, абрек?

— Ну, зачэм сэрдишься? — Заурбек сложил губы в улыбку. — Разве я обидеть тебя хотел? Мы ж тэперь как две руки. Давай в трактир схожу, шкалик возьму. Как у вас говорят, «обмоем знакомство».

— Оно бы и хорошо, — с тоской вздохнул привратник. — Обычай древний, нарушать его грех, да токо ж где ты, дурья башка, шкалик-то возьмешь? Царем пить воспрещено. У хозяина вон целый погреб, да когда он еще поднесет?

— Запрэтил, гаваришь? — Заурбек усмехнулся уголком губ. — А у мастерового, что из подворотни вышел, из кармана бутылка торчала.

— Да ну! Вот ты шайтан глазастый!

— Другие, кто хадыл, — продолжал между тем Заурбек, — почище адэты. Квартыры дарагие, бэдняку что здесь дэлать?

— О как! — Старший привратник вновь смерил напарника уважительным взглядом. — Разумно глаголешь. Сразу видать, охотник.

— У нас иначе нэ пражить, — пропуская мимо ушей похвалу, кивнул Заурбек. — Но если он нэ отсюда, значыт, прихадыл к кому-то. Топор, пила нэт, бутылка есть! Плохо спрятал, тарапился.

— Ты что же, хочешь сказать, что там кто-то водкой приторговывает?

— Конэчно, нэ раздает!

— Шутишь? — Старший привратник почесал затылок. Заурбек немедленно продемонстрировал улыбку, больше похожую на хищный оскал.

— Так я пайду?

— А как найдешь?

— Э-э-э! Глупое спрашиваешь! Зачэм нос, если по запаху найти нэ можэшь?

— Ну, давай, орел горный, покажи свою удаль.

— А если вдруг хазяин?..

— Скажу, до ветра пошел. Да ты не переживай, до вечера тут особых дел не будет. Вечером — это да, не зевай. Такие люди приезжают — ого-го! Ты, главное, ни перед кем не тушуйся. Хозяин строго-настрого велел смотреть на всех прямо, глаз не опускать и, главное, лишнего не говорить.

Спустя пару минут Заурбек Даушев крутил звонок у двери квартиры на третьем этаже доходного дома в Брусьевом переулке.

— Давай заходи скорей, — в дверном проеме появилась фигура атаманца.

— Водка давай, — не углубляясь в долгие беседы, потребовал младший привратник.

— Держи, не журысь, все по рецепту. Бьет по мозгам, шо кувалда. Вот эти две — нормальные «смирновки». А вот эту откупоришь, когда гости соберутся. Смотри, не перепутай, а то такое «смирно» будет, до утра «вольно» не станет!

— Нэ валнуйся, запомныл. В доме сэйчас пять вооруженных нукеров. Все маладые, крэпкие, кровь так и играет.

— Понятно, — кивнул сотник. — Плюс на воротах охрана. Еще что?

— Барышня савсэм плохая. За доктором посылали. Чарновский от нее вышел, как ночь, черный.

— Угу, тоже зафиксировал. Еще что-то?

— Да, — кивнул Заурбек. — Когда зашел к хазяину, там еще чэловек был.

— Кто такой?

— Тот, каторый на Большой Морской сбежал.

— Конрад Шультце?!

— Он!

— Ну, вот и славно! Стало быть, и с ордером можно будет к господину ротмистру наведаться. Тогда вот что. — Сотник почесал затылок. — Ты с этой бутылкой пока не торопись. Я начальству доложусь, пусть решает. Если угощать — поставлю на окно лампу. Запомнил?

— Абижаешь?

— Ладно, поторопись. А то как бы твой начальник не разобиделся!

* * *

Кабинет начальника жандармского управления сотрясали гром и молнии. Поручик Вышеславцев стоял, будто одинокое дерево в степи, самим существованием своим притягивая грозовые удары.

— Вы что же, поручик, на фронт захотели? Вшей окопных кормить? Что это у вас творится? Кажется, только безногий еще от вас не убегал! Государственных преступников упустили! Шпионов! Не шантрапу какую-нибудь! — Начальник управления грозно зыркнул на убитого горем подчиненного. — Звание жандарма позорите! То у вас часовые напиваются, как сапожники, то в минуте ходьбы от Зимнего посреди святая святых — Главного штаба, какой-то проходимец разоружает вашего человека и скрывается, прихватив мундир и оружие! Да вы, сударь, понимаете, чем это пахнет?

— С вашего позволения, — едва слышно выдавил поручик, — документ, мундир и шашка найдены.

— Где?

— Неподалеку. Там, знаете, баня.

— При чем тут баня?

— Видите ли, ваше превосходительство, — запинаясь, отвечал Вышеславцев. — Беглый капрал Длугаш заскочил в баню, направил на банщика наган и заставил того открыть шкафчики посетителей. Затем, прихватив чью-то одежду, сбросил мундир и скрылся.

— Хорош! — Начальник жандармского управления обошел вокруг стола и вплотную подошел к тоскливо взирающему на него поручику. — А вы что же?

— Ищем, ваше превосходительство. Он не мог далеко уйти. Да и куда ему деться с такими-то приметами?

— Ваше счастье, что и Платон Аристархович тоже говорит, мол, куда ему деться. Благодарите, Алексей Иванович, мою доброту, Бога и полковника Лунева, а то б уже небось в штыковую на германца ходили! А это, я вам скажу, не по Невскому с дамами фланировать. Серба этого мне хоть из-под земли выньте! — Генерал поднес к лицу поручика поросший волосами кулак. — Уяснили?!

— А как же с налетом-то?

— Да ты и впрямь, братец, тупой! Иль не ясно тебе, что капрал этот, ежели Распутина оболгать хотел, так, стало быть, сам к налету и причастен. От своих подозрение отводил, каналья! Найдите его, поручик, а то ведь сами знаете, я миндальничать не стану!

* * *

По коридорам госпиталя несся тихий шепот: «Царь! Царь идет!» Государь появлялся здесь едва ли не каждый день, иногда с супругой и дочерьми, иногда сам, всегда принося раненым фрукты и сладости, а порою вручая новоприбывшим героям медали за отвагу и георгиевские кресты. Каждый раз императора ждали с воодушевлением. Он милостиво принимал доклад начальника госпиталя, обходил с ним палаты, беседовал с ранеными, благосклонно кивал, не слишком, впрочем, прислушиваясь к их речам.