Тайная схватка - Герман Матвеев

– Если тебе не жалко, то это выход.

– А чего жалеть? Надо же человека выручить.

– Хорошо придумал. Я так и скажу директору.

– А вы возьмите рыбу сейчас.

– Хорошо. Принеси рыбу, но чтобы Пашка об этом не знал. Запомни!

Миша прошел в кубрик. Пашка еще не вернулся. Отрезать большой кусок лососки и завернуть его в газету было делом нескольких минут.

Николай Васильевич прикинул на руке вес рыбы.

– Пожалуй, много… Ну, что останется, принесу обратно.

– Ладно. Я остальное завтра в детсад снесу, – сказал Миша.

Возвращаясь в кубрик, Миша застал Пашку в коридоре. Перед ним стоял Сысоев и грозно спрашивал:

– Ты откуда такой явился?

– Я Пашка.

– Это мне наплевать, что ты Пашка. А зачем ты на судне шляешься?

– Я умывался, дяденька, – испуганно оправдывался мальчик.

– Какой я тебе дяденька! Племянников у меня здесь не водится. Ты мне скажи: зачем ты сюда забрался?

– Я заблудился.

– Оставь его, Сысоев, – вмешался Миша, видя, что Пашка всерьез струсил. – Николай Васильевич ему разрешил переночевать.

– Ага! Ну то-то! Смотри у меня! – погрозил Сысоев пальцем. – Я не посмотрю, что ты Пашка, а раз, два – и готово! Ол райт! Понял?

– Понял, – покорно согласился Пашка.

– Иди, ложись спать!.. Да ты, может, есть хочешь?

Пашка виновато опустил голову.

– Ну, иди за мной! – строго скомандовал Сысоев.

Миша выяснил, что Пашка, возвращаясь назад, заблудился. В машинном отделении его заметил работающий там Сысоев и пошел следом. Запутавшись в расположении дверей, Пашка сунулся было в кубрик машиниста, но, поняв, что заблудился, испуганно попятился обратно в коридор, где и был остановлен Сысоевым.

Неожиданный поворот судьбы сильно волновал Пашку. И теперь, когда Сысоев накормил его и уложил в своем кубрике, он долго ворочался на тюфяке, вздыхал, кряхтел, пока наконец не заснул…

Миша ушел к себе и тоже долго не мог заснуть, поджидая возвращения Николая Васильевича. В глазах все еще стояло прощание с Леной, и сердце мальчика ныло. Неужели он не увидит больше этой славной девочки? Раньше Миша относился к девчонкам сдержанно, не доверял им. Его раздражала пустая болтовня о платьях, ленточках. Сердило постоянное шептание на ухо, по секрету, и беспричинный, как ему казалось, смех. Лена была какая-то другая… Тяжелые дни блокады сделали ее не по летам серьезной, вдумчивой, отзывчивой. Она и техникой интересовалась, и даже швейную машинку умела разбирать…

Миша, не раздеваясь, прилег и незаметно уснул, а когда очнулся, над ним стоял Николай Васильевич.

– Миша, я все уладил. Директор у них педагог умный… Вот здесь остатки рыбы. Завтра утром придется мне проводить Пашку в училище, а то, пожалуй, в последний момент от испуга убежит. Его условно простят, и он должен учебой доказать, что исправится.

Николай Васильевич подсел к Мише и некоторое время задумчиво молчал. Потом медленно сказал:

– Так вот, Миша, часто и начинается. Хороший мальчишка, доверчивый. А запутался в паутине у мерзавца – и пропал. Выпивки, карты… Начал с маленького, а пришел к воровству.

– И кончил бы тюрьмой, – добавил Миша.

– По-разному бывает. Тюрьма не всякого исправит. Тюрьма – место тяжелое. Слабого еще больше поломает.

Ласковый и серьезный тон разговора Николая Васильевича с Мишей, как со взрослым, взволновал мальчика. Действительно, такие истории, как с Пашкой, обычно начинаются с пустяков. От озорства. Потом – хулиганство, воровство… И сломалась жизнь.

– Будь, Миша, всегда внимательным и строгим к себе и к таким, как Пашка… Брюнеты знают, кого можно использовать…

– Таких, как Брюнет, мало, – убежденно сказал Миша.

– Таких, верно, мало, – подтвердил Николай Васильевич. – А слабых душой, как Пашка, встретишь не раз.

– Трудно жить, Николай Васильевич, – сказал Миша, вспомнив фразу Сысоева. – Вот и запутываются…

– Нет, Миша! – твердо сказал Николай Васильевич. – Как раз в трудностях и вырастает настоящий человек! Главное в человеке – твердость и честность. И труд! Труд, Миша, самая великая сила, которая делает человека человеком. Лодыри никогда не бывают настоящими людьми. А паразиты – всегда подонки.

Серьезная, задушевная беседа продолжалась за полночь. И когда Николай Васильевич ушел, Миша еще долго не мог заснуть, вдумываясь в простые и умные слова старшего механика.

Миша встретил Буракова на верхней палубе. Они ушли на нос судна. Миша рассказал о поручении Брюнета.

– Так мы и думали. Покажи противогаз.

Разведчик осветил фонариком противогаз, достал его из сумки и, убедившись, что нижнее отверстие закрыто картонным кружком, засунул противогаз обратно в сумку.

– Все в порядке, Миша. Значит, ты хорошо действовал, если они тебе доверяют. Теперь начинается самое главное. Нужно быть особенно осторожным и внимательным. Сходишь завтра к Горскому…

– Это к тому Горскому? – спросил мальчик.

– Да, да, к тому. Он тебе даст поручение. Соглашайся. Ты встретишься с Нюсей в десять около Витебского вокзала, у трамвайной остановки. А там недалеко и он живет. Ну а мы с тобой увидимся.

Расспросив некоторые подробности, Бураков пожал мальчику руку, пожелал спокойной ночи и ушел.

Взволнованный поручением, Миша даже забыл сказать о письме отца. Спать не хотелось. На столике стояла чернильница. Она навела на мысль написать еще одно письмо. «Если то не дойдет, это получит». Он поднялся к Николаю Васильевичу и постучался.

– Можно. Ага, Миша! Ну, как дела?

Николай Васильевич старательно смывал с рук следы жирной смазки. Вид у него был усталый, но чувствовалось, что он был чем-то очень доволен.

– Все в порядке, Николай Васильевич.

– Молодец! На «Волхове» работали хорошо. Когда выполнишь поручение брата, засажу тебя за учебу.

– Есть. А я письмо от отца получил, Николай Васильевич.

– Неужели? Очень рад за тебя. Поздравляю! Где он?

– Он сейчас на фронт собирается. Ранен был, – гордо сказал Миша. – Я к вам попросить бумаги листочек и конверт. У меня дома есть, только я забыл.

– Пожалуйста, дружок. Чего другого нет, а этого добра у меня запас.

– Спасибо.

При свете коптилки, поджав под себя ноги, сидел Миша в своем кубрике над письмом, временами отрываясь и прислушиваясь к далекой стрельбе.

Здравствуй, папа!

Я получил твое письмо и так обрадовался, что и сказать не могу. Написал ответ, а если он потеряется, то это письмо второе. Я писал, что мы с Люсей живы и здоровы, а мама умерла от бомбы…