Маска - Сабина Мартин

— Женщина, они сожрут твое лицо! Обгрызут твой язык, полакомятся твоими аппетитными щечками. А потом спустятся по твоей глотке в желудок и начнут есть тебя изнутри.

Агнесса молчала, и Земпах кивнул. Мелисанда надела на Агнессу шлем, оставив забрало поднятым, чтобы детоубийца в любой момент могла сознаться. Она осторожно подняла первую крысу за хвост и помахала ею перед носом Агнессы. Когда она уже готова была запихнуть животное в шлем, обвиняемая сдалась.

— Да! — крикнула женщина. — Да, я это сделала.

Крысу отправили обратно в клетку.

— Что ты сделала, дура?

Земпах был вне себя от ярости. Не потому, что эта женщина убила своего ребенка, ему не было до этого дела. Нет, он злился по другой причине: уж слишком быстро она призналась, лишив его удовольствия наблюдать пытку крысами.

Мелисанде стало стыдно. Ее злость на Агнессу вдруг улетучилась, ей даже немного стало жаль обвиняемую.

— Я ничего не могла поделать, — расплакалась Агнесса. — Я этого не хотела! Не хотела!

Ее голос становился все громче.

— Чего ты не хотела? Что ты сделала? — кричал Земпах. — Отвечай, иначе тебе опять наденут шлем на голову. И он останется там до полуночи!

Надежда вспыхнула в глазах Земпаха, но ей не суждено было осуществиться.

— Начались роды. Живот заболел, и я спустилась в подвал. Было очень больно. И боль не прекращалась. Но потом показалась головка, и уже вскоре я держала на руках окровавленное тельце. Я ничего не чувствовала. Ребенок был чужим. И уродливым, как гном. Он молчал, и я подумала, что он мертв. Но потом я его тряхнула, и он вдруг заорал. Никто не должен был узнать о нем, и я умоляла его не кричать. Но он все кричал, громче и громче. И я зажала ладонью его рот. А потом он умолк…

Она набрала воздуха в легкие, чтобы продолжить, но Земпах перебил ее. Его голос эхом отдавался от стен:

— И все же тебя нашли, дьявольское отродье! Одно я тебе скажу точно: если ты посмеешь обвинить какого-нибудь почтенного мужчину в том, что он соблазнил тебя, суд приговорит тебя к долгой и мучительной смерти. Тебя похоронят заживо. Писарь! Вы все записали?

Кивнув, писарь собрал пергамент, чернильницу и перья. Его лицо оставалось совершенно невозмутимым. Склонив голову, он последовал за Земпахом. Уже у двери советник оглянулся:

— Завтра соберется суд. Проследи, чтобы с ней все было в порядке. Завтра ей предстоит тяжелый день.

* * *

Наступил вечер. Все больше гостей собиралось в замке. Бароны, графы и рыцари с супругами и свитой продолжали прибывать; нужно было ставить в конюшню лошадей, размещать повозки и угощать усталых путников едой и напитками. Многие благородные господа принарядились, на дамах были дорогие кольца, заколки для волос и брошки удивительной красоты. Некоторые женщины щеголяли в платьях с довольно откровенным вырезом, чем нарушали все устои общества. Но богачам закон не писан, они следили только за тем, чтобы не облачаться в одежду королевских цветов.

Вендель смешался с толпой и взял кружку пива: кружки несли на огромном подносе двое слуг. Пиво было пряным и прохладным.

Накануне Вендель позаботился о разгрузке бочек с вином и продегустировал свой товар с кравчим, камергером и виночерпием. Все сочли вино превосходным. Затем Вендель провел этот теплый летний вечер на свежем воздухе за игрой в кости с другими купцами, прибывшими погостить в замке. Сам хозяин не показывался, наверное, он был занят приемом нобилитета.

Вендель огляделся по сторонам. Какой же маленький этот замок! И как тут, должно быть, одиноко, когда нет такого пышного празднества. Зимой приходилось оставаться в замке безвылазно, поскольку ни одна повозка не могла проехать по заснеженному склону, а летом нельзя было просто так отправиться в трактир, баню или к друзьям. Тут не проводились ярмарки. В стенах замка гуляли сквозняки, и даже в летние погожие дни нельзя было согреться. Мрачная ледяная тюрьма. Вендель поежился. Ни за что на свете он не согласился бы жить в замке! Жить в городе намного лучше! Например, в Ройтлингене почти четыре тысячи человек, и всегда найдутся те, с кем можно поиграть в шахматы долгими зимними вечерами. А в трактирах можно повстречать купцов или паломников, готовых рассказать интереснейшие истории о своих путешествиях и перекинуться в кости на пару пфеннигов.

Прозвучали фанфары, и воцарилась тишина. Все расселись на трибунах, Вендель тоже нашел себе местечко на обитой тканью лавке. Его соседом оказался толстяк, который тут же представился: ландграф Рудигер фон Даренштайн.

На сцену вышел де Брюс. Он вел под руку пожилую женщину, которую Вендель никогда раньше не видел. Граф усадил ее на трон, какому позавидовал бы любой король, и проследил за тем, чтобы ей было удобно, — поправил подушку и поставил ее ноги на табурет. Поспешно подошел слуга и подал женщине блюдо с фруктами — свежей клубникой, вишнями, смородиной, крыжовником, яблоками. Среди них был даже один апельсин — «золотое яблоко» с берегов Средиземного моря.

Де Брюсу хотелось показать окружающим, что эта женщина очень дорога ему. И, конечно же, продемонстрировать, что деньги не играют для него никакой роли. Должно быть, это была Эмелина, его кормилица, чей день рождения и отмечали сегодня в замке.

Согласно традиции смотра невест, де Брюс уселся на простой деревянный табурет, что должно было символизировать желание графа жениться на девушке по любви, независимо от ее богатства или сословия. Именно такое желание приписывали рыцарям миннезингеры[24]. Конечно, это было лишь данью обычаю — де Брюс ни за что не женился бы на девушке другого сословия, ведь тогда ему пришлось бы поставить на карту свой лен и репутацию.

Вендель тоже даже мысли не допускал, чтобы связать себя узами брака с представительницей другого сословия. Это было бы нарушением установленного Господом порядка, а значит, грехом. Впрочем, парень задумывался о том, как можно за один вечер принять решение, которое повлияет на всю дальнейшую жизнь. Вендель вздохнул. У Оттмара де Брюса хотя бы был выбор! Он поспешно отогнал от себя мрачные мысли и, вытянув шею, стал смотреть на сцену. Вот-вот должно было начаться представление.

Наконец на помост поднялся Рихард фон Альзенбрунн. Менестрель объявил о начале праздника, представил де Брюса и его кормилицу Эмелину, поприветствовал всех благородных господ и богатых купцов. Приветственную речь он завершил словами:

— И наконец, хочу выразить свою благодарность виноторговцу Венделю Фюгеру, чье изумительное вино сегодня вечером всем нам поднимет настроение. Так выпьем же за ройтлингенское вино!

Некоторые гости подняли бокалы, другие начали аплодировать. Вендель почувствовал, что краснеет, и смущенно потупился.

Вскоре аплодисменты угасли и воцарилась тишина. Фон Альзенбрунн взял арфу и провел пальцами по струнам. Дивная мелодия поплыла над трибунами, и Вендель почувствовал, как его сердце забилось чаще.