Хозяйка замка - Ирина Лазаревна Муравьева

уверяла себя, что не должно. Теперь Джон другой. И мы вместе. Только вот слова Гортензии явно дали мне понять: в постели Джона я лишь очередная девица.

— Не верь ей. Не надо, — повторяла я себе, — оставь секреты Джона в прошлом. Это его жизнь и его право.

И, вместе с тем, мне было больно.

С самого начала все: Сэм Прат, Гортензия, лорд Роберт — говорили мне, что для Джона я лишь очередная игрушка. Да что уж там. Даже старый добрый старик Генри криво усмехнулся, когда в первый раз узнал, что я еду в Кеннет Кастл по приглашению лорда Кеннета.

И когда моя жизнь успела превратиться в это всё?

Ведь изначально моей целью была работа, к которой я всегда так ответственно подходила, хвалила себя, дурочка, за профессионализм. А теперь…

Совершенно внезапно я оказалась очень далека от своей работы, от реставрации. Вместо этого, я страдала из-за Джона и его неразберихи в личной жизни. Отлично. Поздравляю, Аниа!

Вдох. Выдох. Надо разобрать всё по полочкам. Джон говорил, я должна ему верить. И тогда у нас всё может получиться. Гортензия просто злится. Это присуще брошенным женам. Уж я это хорошо знаю. Хотя в свое время и не была столь изобретательна и хладнокровна, чтобы изящно наговорить Полине кучу гадостей про Антона. Но теперь я должна успокоиться. Сэм Прат уедет. Заберет с собой Гортензию. А у нас с Джоном все будет по-прежнему.

Да.

Мне стало немного легче.

Глава 20

Чтобы окончательно привести свои чувства в порядок, я открыла свой рабочий чемоданчик, намереваясь приступить к работе над портретом леди Джулии. И в это время зазвонил мой телефон.

На экране высветилось «Джон». Странно, так как обычно, если ему было что-то нужно, Джон сам приходил в мастерскую.

Между тем я послушно взяла трубку.

— Да?

— Аниа, ты можешь зайти ко мне в кабинет?

Джон звучал как-то холодно. По-деловому. Почти так, как он разговаривал с инвесторами из Лондона. Только гораздо менее учтиво.

— Да. Могу, — ответила я.

— Хорошо. Я жду.

И он повесил трубку без дальнейших объяснений.

Кабинетом Джона была та самая злополучная комната, у дверей которой я подслушивала его разговор с лордом Робертом.

Ни разу до этого, я не бывала там.

Обычно Джон занимался в кабинете массой скучных дел, как он сам называл свою работу. Разбирал счета. Подписывал контракты. Составлял экскурсионные программы. Искал что-нибудь новое из истории замка. Не знаю… Если подумать, то я никогда не волновалась о том, чем Джон занимает свой день и что он делает в своем кабинете. Что в очередной раз доказывало ту простую истину: я совсем не знаю Джона.

Возможно, прав был Антон, говоря, что работа интересует меня много больше, чем живые люди. И за ней я не вижу главного…

Тем не менее, я открыла дверь кабинета.

Это было достаточно большая комната с высоким потолком. Все стены были заставлены книжными стеллажами красного дерева. Слева была расположена лестница, ведущая на балкон — своеобразный второй этаж комнаты, также служивший обителью книгам. Справа красовался огромный камин, над которым висел какой-то нелепый натюрморт. И мне подумалось, что это, должно быть, то самое место, где раньше находился портрет леди Джулии.

Из мебели в комнате было два кресла у камина. Кушетка, обитая красным бархатом. Старинный глобус. Огромный письменный стол и кресло. Последние были расположены так, что при работе лорд замка сидел спиною к окну, освещавшему его рабочее пространство. А входящий, напротив, видел лишь очертания силуэта, сидевшего в кресле. Выходит, это был тот самый кабинет, где Гвендолен впервые встретила лорда Артура. По моей спине пробежали мурашки. Впрочем, не только от этого. Во всём помещении было достаточно холодно. Видимо, Джон экономил на отоплении и не считал необходимым тратиться на это огромное пространство.

В подтверждение моих слов из новомодных предметов интерьера в кабинете были только ноутбук, кажущийся ужасно маленьким на огромном деревянном столе, и небольшой калорифер, также приставленный к рабочему месту, чтобы хоть как-то обогревать его.

Джон стоял лицом к окну, сложив руки за спиной. Когда дверь за мною закрылась, он обернулся и, бросив на меня пылающий гневом взгляд, сказал.

— Аниа. Нам нужно поговорить.

Я была ошарашена. Никогда еще Джон не смотрел на меня с такой злостью. И никогда в его голосе не звучало столько льда. Но главное, я даже представить себе не могла причину подобной немилости.

— Что-то случилось? — спросила я, с удивлением обнаружив, что голос мой звучит ровно и спокойно. Будто это говорю и не я, а кто-то за меня.

— Да. Я хочу обсудить с тобой работу над портретом леди Джулии. И то, насколько хорошо ты прочла контракт, который мы подписали перед её началом.

— Позволь узнать, что тебя не устраивает?

Джон сжал губы, будто желал сказать нечто иное, но ответил.

— Насколько я помню, в пятом пункте я четко указал, что картина не должна покидать пределов замка. Также отметил, что ты не должна была прибегать к помощи сторонних специалистов без моего на то разрешения.

— Что же, Джон, я не вижу невыполнения данных обязательств. Картина всё еще в замке, и кроме меня, к ней никто не прикасался.

— И, между тем, ты подробно отчитывалась о процессе реставрации и пользовалась консультациями некого Барнаби Льюиса из Национальной галереи, — очень холодно проговорил Джон.

Я готова была рассмеяться и заплакать одновременно.

— Джон, я не прибегала к помощи или консультации Барнаби касательно портрета леди Джулии. Я хорошо помню контракты, которые подписываю.

— Твои реставрационные записи говорят об ином, — ядовито сказал Джон.

Я всё еще не понимала, что произошло, за исключением того, что во всей этой ситуации мне абсолютно не за что оправдываться.

— Мои реставрационные записи являются моей интеллектуальной собственностью, — спокойно ответила я, — и, если ты читал в свою очередь мою сторону соглашения, то я остаюсь в полном праве их вести. Что же до мистера Льюиса, то я запрашивала его исследования по работам Ротшильда. На что я имела полное право. О реставрации, ведомой мною, мы не говорили.

— Да. Предположим. Только в своих записях ты практически доказала, что портрет леди Джулии принадлежит руке Ротшильда.

— Не отрицаю этого, — еще спокойнее проговорила я, — даже напротив. Основываясь на моей работе, я могу четко сказать, что портрет написан Джорджем Ротшильдом. Впрочем, ты и сам это прекрасно знаешь. Не так ли?

Джон посмотрел на меня так, будто готов был испепелить на месте, ну, или в крайнем случае, ударить, но расстояние между