Герой чужого романа - Татьяна Бочарова

– Ну как ты тут? – Он взял ее за руку мясистыми пальцами.

– Я отлично. – Изольда улыбнулась и поцеловала его в щеку. – Ты был великолепен.

– Правда? – Лев рассмеялся, тепло и простодушно, как умел только он один.

Изольда смотрела на него с нежностью. Большой ребенок! Самый добрый и милый человек на планете Земля.

– Иза, я голоден, – признался Лев. – Не хочешь посетить местный ресторан? Говорят, он на высоте.

– Отчего ж не хочу. – Изольда поправила на плече сумочку. – Конечно, идем. Тебе надо как следует пообедать после такого напряжения.

– Брось, я нисколько не устал. – Лев взял ее под руку.

Они спустились на лифте на два этажа и зашли в огромный зал, оформленный в стиле хай-тек.

– Прошу. – Лев провел Изольду внутрь и остановился у столика возле окна. – Кстати, вот и мои оппоненты. – Он кивнул на соседний столик, за которым расположились Савчук и Баринов. – Приветствую! – Лев учтиво поклонился.

– Давайте к нам, – пригласил Савчук. – Тут места много. И дама такая очаровательная, нам будет приятно обедать в ее обществе.

– Иза, мы присоединимся? – на ушко спросил Изольду Лев.

Она замотала головой.

– Я не хочу. Они противные оба, особенно этот Баринов.

– Не хочешь, как хочешь. – Лев улыбнулся обезоруживающе и развел руками. – Если позволите, мы посидим отдельно. Тет-а-тет, как говорится. Надеюсь, без обид.

– Какие обиды? – засмеялся Савчук. – С такой женщиной я бы и сам предпочел сидеть тет-а-тет.

Баринов промолчал, комкая в руках крахмальную салфетку. Изольда еще раз про себя отметила, что он в высшей степени противный тип.

Подошел официант. Они сделали заказ, и Лев с аппетитом принялся за еду. Изольда, всегда следившая за фигурой, вяло хрумкала фруктовый салат и искоса незаметно наблюдала за соперниками мужа. От нее не укрылось, что Савчук то и дело посматривает на нее, недвусмысленно улыбаясь.

«Вот тоже осел, – зло подумала Изольда, глядя на его простецкое лицо и угловатую, мужицкую фигуру. – Неужели он не видит себя со стороны?»

Ей захотелось поймать взгляд Баринова, но тот упорно отворачивался и смотрел в сторону.

– Дорогая, ты выглядишь утомленной, – проговорил Лев, приканчивая утиную грудку. – Тебе не надоели брифинги? Какая радость молодой красивой женщине слушать всю эту лабуду?

– Перестань. Вовсе это не лабуда.

Изольда снова кинула быстрый взгляд на Баринова и вдруг заметила, что он тоже глядит на нее. Взгляд был жестким и холодным. «А не так он прост и безобиден, как кажется», – мелькнуло у нее в голове.

– Вот что, – уверенно произнес Лев. – Хватит предвыборной гонки. В воскресенье идем в оперу. В Большом дают «Севильского цирюльника». Я его обожаю. А ты?

– А я обожаю тебя! – Изольда сложила губки бантиком и послала Льву воздушный поцелуй.

Юлька летела на Клювокрыле. Том самом, из Гарри Поттера. Он нес ее все выше и выше, к темным, кудрявым облакам, к бледной луне, вульгарно подмигивающей пустой серой глазницей. К безжалостному ледяному ветру и космической пустоте. В ушах свистело, вокруг завывала метель, кидая в лицо пригоршни сухих, точно пенопластовые шарики, снежинок. Кто-то невидимый громко и жутко хохотал, и от этого хохота кровь стыла в жилах.

Выше, выше, туда, где кончается свинцовая синева небес и начинается вечная ночь, освещаемая лишь холодным блеском звезд. Клювокрыл издавал какие-то странные звуки, похожие на тихое кваканье. Юльке он казался почти родным – единственное живое существо в этом царстве мрака и холода. Она невольно плотней прижалась к его шерстке. Он заквакал чуть громче и довольно заурчал, как кот, когда его гладят.

– Может, спустимся? – шепнула ему Юлька.

– Квак.

– Лети вниз, пожалуйста! Мне очень страшно здесь. Я хочу домой, к маме.

– Квак, Квак.

«Странно все же, почему он квакает? – удивилась про себя Юлька. – Он же не лягушка, а Клювокрыл».

Они уже почти добрались до линии горизонта. Миг – и Клювокрыл взмыл вверх, пересекая толстую черную черту, отделяющую небо от космоса. Юлька зажмурилась от страха. Но ничего такого не произошло. Наоборот, ветер сразу же стих, и даже как будто стало немного теплей. Во всяком случае, гусиная кожа на ее руках и ногах немного разгладилась.

– Квак, – мягче и отчетливей произнес Клювокрыл, и Юльке на лоб легло что-то влажное и прохладное. – Квак, Квак.

Впереди блеснул яркий белый луч. Он прорезал тьму, как кинжал. Юлька почувствовала боль, будто кинжал прошелся по ней, по всему ее телу.

– Квак, Квак…

За первым лучом сверкнул второй, третий. Стало светло, как во время грозы. Юлька хотела зажмуриться, но вместо этого еще шире открыла глаза.

– Квак…

Клювокрыл рухнул вниз, Юлька, кружась и переворачиваясь, полетела кубарем вслед за ним.

– А-а… – Она не узнала своего голоса.

Он парил над грозовой бездной, настоящий, живой голос, а не жалкий мышиный писк. И в ответ на этот крик Юлька вдруг различила тихие слова:

– Ну-ну, спокойно. Вот так. Вот так.

Молнии исчезли, темнота рассеялась. Юлька узнала знакомые очертания дедовой комнаты. Она лежала на диване, тускло горела настольная лампа.

– Танцорка. Ну ты даешь. Напугала меня. – Влад, склонившись над Юлькой, осторожно поправил повязку у нее на лбу. В его глазах плавала тревога.

«Значит, «квак» – это «так», – тупо подумала она.

Ужасно хотелось пить. Юлька шевельнула сухими губами, и тут же голова разорвалась от невыносимой боли. Казалось, в череп впиваются миллиарды острых гвоздей. Она громко застонала.

– Не надо двигаться. Ты ранена. Лежи. Это не смертельно, пройдет.

Он осторожно погладил ее по щеке.

– Пить…

– Да, конечно.

Влад поднес бутылку к ее губам. Юлька принялась высасывать из нее по капле.

– Легче?

Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.

– Ты убьешь меня?

– Что?? – Глаза Влада распахнулись, впервые лишившись своего прищура. – Ты что, бредишь? Или у тебя глюки от сотрясения черепушки?

– Ты… убил Ольгу. Я… видела… тебя… в тот вечер, когда она… умерла. Ты был… в окне… вы пили чай…

– Юлька, перестань. Я не убивал Ольгу. Я не занимаюсь подобными вещами.

– А Суворова… ты… Бориса Суворова…

– Скульптора этого недоделанного? Ну, милая, что ты себе навоображала? Ты из-за этого была такая смурная? Шарахалась от меня?

– Откуда ты знаешь… что он… скульптор?