Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

В. запер дверь, спустился по крыльцу, руки в карманы – руки в карманах создают ощущение внутренней свободы, – и направился к лесу. Походкой скорее дерганой и развинченной, чем хоть в малой степени целеустремленной, – никак не походкой независимого и свободного человека.

Углубившись в лес на пару десятков шагов, В. остановился и оглянулся. Оставленный с заднего хода особняк виднелся в лохматящемся ветвями проеме дорожки уже лишь частью канареечного цвета стены, и теперь, отсюда, хранилищем той самой, полной важного жизненного значения тайны казался он. Новый приступ грызущей тоски поднялся в В. и, расширяясь, закручиваясь, словно воронка, начал засасывать в себя; заори, замаши руками, выдираясь из этого круговорота, позови на помощь – кто услышит, кто поможет, как сумеет спасти? В. повернулся спиной к солнечному проему в зеленой гуще, вытащил руки из карманов и вдарил по шелковисто-шероховато хрустящей гравийной ленте с такой борзостью, словно за ним гнались и он уходил от погони.

Уйти, однако, далеко не пришлось. Сначала до слуха донеслись странные перемежающиеся равномерные звуки: один – как бы что-то легко, твердо и глухо лопалось, другой – что-то так же твердо, но увесисто шмякалось и шмякалось на некую резонирующую поверхность, – а там между деревьями забрезжил просвет, и В. понял, что это и есть помянутые директором по связям теннисные корты, а звуки, что слышит, – удары мяча. Только странно, почему они столь различны.

Кортов было два. Огороженные высокими металлическими сетками, со свежерасчерченными яркой белой краской, такого же красноватого цвета, как дорожка, полями, оба пустые, лишь в ближнем к В. метался, лупил о щит резво отскакивающий от поля желтый мяч упругий человек в белых шортах, белой тенниске, белой бейсболке на голове. Удар ракетки по мячу рождал звук, похожий на глухой хлопок, удар мяча о щит походил на смачный шлепок. Должно быть, теннисист, если и не был таким уж мастером, мог все же называться вполне ничего себе игроком – бил и бил по мячу, не теряя его, то приближался к щиту, то отходил едва не на середину поля, мяч послушно отскакивал туда, где он его уже ждал.

В. постоял, наблюдая издали, как облаченный в солнцезащитную одежду теннисист истязает себя, и двинулся по гравийной дорожке дальше. Дорожка, выведя к кортам, жалась к длинному борту короба, внутри которого теннисист вел диалог со стенкой. Сравнявшись с ним, В. вновь глянул в его сторону. И теннисист в этот миг, схватив, должно быть, периферическим зрением какое-то движение за кортом, тоже глянул в сторону В. Это был прежний начальник В. из заоблачной выси, глава департамента – юный Сулла. И юный Сулла также узнал В. Мяч отскочил от щита, ударился от землю – ракетка юного Суллы не устремилась к нему.

– Это вы! – воскликнул юный Сулла.

Ничего не оставалось В., как остановиться.

– Добрый вечер, – поклонился он, почувствовав, что сделал это с излишней почтительностью. Сознание того, что юный Сулла еще несколько дней назад приходился ему начальником, да таким – истинно небожитель, было как родовая травма – не изжить.

– Рад видеть! Рад видеть! – заспешил к В. юный Сулла. Желтый шар мяча катился за его спиной по полю, докатился до сетки, делившей поле надвое, ткнулся в нее и замер. – Вы здесь! Здорово как! Составите мне компанию? А то никого нет, молочу сам с собой… ужас!

Это был совсем иной человек, чем тот, каким его знал В. по заводу. Никаких громоздких лат под легкой одеждой теннисиста, никакой давящей мерклости во взгляде, подобострастие и даже заискивание сквозили в его голосе. Если это и был Сулла, то поры своей бедности, совсем юный Сулла, мальчишка, подросток, еще и не помышляющий ни о каких проскрипциях, по одному поименованию в которых станут уничтожаться знатнейшие граждане Рима.

– Да я не умею в теннис, – сказал В. – Ни разу в жизни не держал ракетки в руках.

Поразительно: их разговор с директором по связям повторялся едва не буквально.

– Что ж такого, что не держали. Поучу вас. С удовольствием. Давайте-давайте! Воспользуйтесь ситуацией.

– Да я и не одет, – описал В. вокруг себя волнистую линию.

– А и ничего, не страшно. Я вам осторожно буду подавать, не придется особо бегать. – Сулла-подросток так и горел желанием угодить В. – Тут вот калитка, – дернулся он к углу, где сходились длинная и торцевая стороны короба, – я сейчас открою, заходите!

И В. уже было сломался, родовая травма была непреодолима, вильнул к калитке. Но звук отщелкнувшейся щеколды и бархатное пение петель прозвучали вдруг так оскорбительно, что все внутри В. словно взвилось. С какой стати ему брать в руки ракетку, когда это так нелепо: в штанах, в сандалиях вместо кедов.

– Нет, извините, я хочу прогуляться, – резко сказал он и быстро зашагал прочь, руки вынуты из карманов, чтобы помогать шагу их взмахом, чтобы скорее, скорее скрыться в спасительном лесу.

Спешащие шаги за собой он услышал, когда лес вокруг уже надежно сомкнул над ним ветви деревьев и В. уже не мчался на всех парах, и снова сунул руки в карманы, питая себя иллюзией свободы. Он повернулся – бывший его начальник, превратившийся в Суллу-подростка, был совсем близко, и по тому, как еще вскидывались его колени, широко взмахивали руки, было понятно, что он буквально мгновение назад перешел на шаг, а до того бежал.

– Стойте! – крикнул бывший его начальник, превратившийся в Суллу-подростка. И, не удержавшись, преодолел оставшееся между ними расстояние скорой трусцой. – Вы мне нужны, – выдохнул он, оказавшись около В. – Я в вас нуждаюсь. Мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас. Пожалуйста.

Руки у В. извлеклись из карманов сами собой. Оставаться с руками в карманах, когда к тебе обращались с такими словами, – какую позу можно было придумать высокомернее? Хотя, говорили, юный Сулла принимал вызванных к нему на ковер, демонстративно шлифуя ногти пилкой, развалясь на кресле и нога на ногу.

– Да-да, конечно. Пожалуйста, Я к вашим услугам, – торопливо заприговаривал В., с ужасом предчувствуя, какого рода обращение предстоит сейчас выслушать. Только бы вот бывший начальник не пал перед ним на колени.

На колени бывший начальник не встал, напротив, интонация жалкой просительности жестко ощетинилась нотками, так знакомыми В. по совещаниям:

– Только вы должны мне пообещать, что никому, о чем я вам сейчас скажу… вы об этом не должны никому! Чтобы это лишь между нами!

– Разумеется, разумеется, – пообещал В. – Между нами.

– Нет, вы не поняли! Не “разумеется”, а никому, никогда, ни в каких обстоятельствах! – Его бывшему начальнику было недостаточно простого обещания, ему требовалось от В. что-то вроде клятвы.

– Даже если станут пытать, – сказал В.

Он произнес это без иронии, и его бывшему начальнику не осталось ничего иного, как посчитать это той самой клятвой.

– Видите ли… я… у меня… – начал он, взглядывая на В. и тотчас отводя от него глаза. Взглядывая вновь и вновь отводя. Страшно, страшно ему было открыться В.; собрался – и не получалось, решился – и не мог отважиться. – У нас с вами все же небольшая разница в возрасте… вы поймете… – пустился он уже совсем круговым путем – и воскликнул: – Нет! Не здесь! Не могу так. Пойдемте сядем. Немного тут. Недалеко.