Чесменский гром - Владимир Шигин

* * *

«Три Иерарха» проскочил Бискай на редкость удачно, залив к тому времени уже штормил. Присоединив к себе по пути «Святой Иануарий», Грейг завернул в Гибралтар. На рейде британской крепости качались фрегаты английского командора Проби. Пригласив к себе Грейга, он за кружкой доброго грога выговаривал бригадиру:

— Экспедиция эта есть авантюра, и весьма прискорбно, что славные британские моряки участвуют в ней. Можешь поверить мне, Самюэль, что мы, англичане, еще пожалеем о нынешней нашей близорукости. Русским не место в Средиземноморье, лучше всего было бы их перетопить по дороге, но, думаю, за нас справятся турки. Флот у них весьма приличный, над его подготовкой хорошо потрудились французы, и не русским недоучкам с ним тягаться!

Грейг, попивая грог, больше помалкивал. Тогда командор Проби перешел к самому главному:

— Самюэль, помнишь ли ты славного старшину Стефанса, с которым мы вместе глотали свинец при Бель-Илле? Стефане весьма сожалеет, что не смог повидать тебя в Портсмуте, и кланяется тебе.

Лицо Грейга разом окаменело, лишь бился предательски под глазом нерв. — Что же ты, не рад, старина? — засмеялся командор Френдрик Проби. — Нехорошо забывать старых друзей!

— Что ему от меня нужно? — наконец выдавил из себя Грейг.

— Стефане, если помнишь, никогда не был зловредным малым. Он и сейчас просит тебя о немногом — всего лишь регулярного извещения о планах вашей эскадры, пересылать ничего на надо, джентльмены из секретной службы отыщут тебя сами. Ну, а Родина тебя не забудет!

— Я не шпион, а моряк! — отрезал капитан «Трех Иерархов», вставая.

Руки его дрожали от волнения. Чтобы не выдать себя, Грейг засунул их в карманы камзола.

— Ты же англичанин, Самюэль, опомнись! — встал рядом Проби. Мгновение бывшие товарищи стояли друг против друга. Лицо в лицо, глаза в глаза.

— Нет, Френд, ты забыл, что я шотландец и родина моя не Лондон, всего лишь Инверкидзинг!

— Тебе не будет дороги назад, предатель!

— Что ж, я буду с честью служить России.

Уже уходя, Грейг обернулся.

— Прощай, Френд! Как жаль, что сегодня умер мой боевой товарищ!

В Гибралтаре «Иерархов» нагнала «Надежда Благополучия», за ней следом «Соломбала» и «Венера». Пополнив припасы, бригадир нанес прощальный визит местному генерал-губернатору Бойдому, и русские корабли устремились в лазурные воды Средиземноморья.

Скоро в Порт-Магоне собралась почти вся эскадра. Невзирая на личные обиды, Спиридов денно и нощно обмысливал верный план поиска и уничтожения турецкой силы. Да не тут-то было. Алексей Орлов в очередном письме велел делить эскадру на отряды. Одному из них под началом адмирала велено было идти в греческий порт Виттуло, другому под брейд-вымпелом Грейга в Ливорно, чтобы там принять на борт самого главнокомандующего. Братца Федора Алексей Орлов оставил при Спиридове для догляду.

Спустя несколько часов Магонская гавань опустела, там остался лишь переполненный больными транспорт «Сатурн».

В эти дни Екатерина II писала Вольтеру: «Мустафа запрещал верить в возможность прибытия моего флота в Средиземное море. Он говорил, что это слух, распространяемый неверными для устрашения служителей Магомета. Блистательная Порта, несмотря на свою блистательность, не отгадала этого...»

* * *

Пока Первая русская Средиземноморская эскадра пробивалась через шторма к берегам Греции, далеко на востоке посреди бескрайних степей создавалась Азовская флотилия.

Тянулся к Дону бесконечной вереницей работный люд. Шли целыми артелями: мастеровые и кузнецы, конопатчики и плотники, парусники и канатчики. Вдоль Азовского побережья, рискуя угодить под татарские пули, лазили дотошные гидрографы адмиралтейств-коллегии . Осматривали старые причалы, замеряли глубины, описывали берега и отмели.

Алексей Сенявин[36] уже побывал зимой 1769 года на Дону и в Таганроге, но пребывание то было непродолжительным. Едва командующий Азовской флотилией покинул Петербург, как сразу там застопорилась вся работа. Пришлось ему вскорости возвращаться и вновь заниматься бумагами, складами и обозами. Но, едва досидев до весны, он засобирался на юг, теперь уже окончательно. Перед убытием Сенявина приняла Екатерина II.

— Ваша и Средиземного моря экспедиции есть детища мои, под сердцем лежавшие, исход их благополучный вижу я во снах своих! — говорила ему императрица, поглаживая лежащего на коленях лохматого английского пуделя. — Таганрог и Азов — эти два драгоценных камня должны получить достойную оправу — вашу флотилию, адмирал. Разумеете ли вы это?

— Уразумею, государыня, только тесно мне будет средь берегов азовских!

— Придет время, — улыбнулась Екатерина, — и увидит российский флаг не только море Азовское, но и Понт Эвксинский с Боспором. Но уж очень медленно плывет адмирал Спиридов. Может, нерадивость его всему виной?

На Сенявина внимательно смотрели четыре глаза. Первые — с собачьей злобой, вторые — с нетерпеливым ожиданием ответа.

— Нет, Ваше Величество, — ответил контр-адмирал твердо, — Григорий Андреевич — моряк искусный, а что плывет не скоро, так только по причине, что суда его починки требуют и служители болеют да мрут...

— Про то мне известно! — перебила его императрица. — Но от чего же они мрут?

— От горячек и поносов разных, — не моргнув, тут же разъяснил Сенявин.

— Фи! От поносов хороша можжевеловая водка. Могли бы набрать побольше да и пить понемногу! — Екатерина поморщилась и, встав, скинула колченогого пуделя с колен.

Шурша шлейфом по паркету, подошла к контр-адмиралу.

— Гибралтар нашим морякам казался концом света. Ничто на свете нашему флоту столько добра не сделает, как ваша и Спиридова экспедиции. Все гнилое и закостенелое наружу выйдет, и будет он обточен круглехонько. А я и все россияне будем ждать от вас подвигов на морях южных! Ведь на вас вся Европа смотрит. Вот что вчера я из Франции получила от одного из своих друзей.

Екатерина неторопливо подошла к стоявшей на низком столике шкатулке и, открыв ее, вынула письмо. Щуря близорукие глаза, зачитала по-французски:

— «Дай Бог, чтобы Ваше Величество успели завести на Черном море сильный флот. Вы, конечно, не удовольствуетесь продолжением оборонительной войны, и я весьма уверен, что Мустафа будет побит на суше и на море». Это пишет наш друг Вольтер, — проговорила она, положив письмо обратно, — мы все будем молиться за ваш успех!

— Не пощажу живота своего! — склонил голову Сенявин и, печатая шаг, покинул залу.