Спящий в песках - Том Холланд

– Кто мог бы подумать, что смертная плоть может выглядеть столь маняще?

Гарун не ответил, ибо при виде чужой наготы скромно отвел глаза.

Однако халиф настойчиво повернул бывшего воителя лицом к себе и, глядя ему в глаза, проникновенно сказал:

– Пребудь же со мной, о Гарун аль-Вакиль, ибо я скорее расстанусь со своей жизнью, чем с человеком таких достоинств и мудрости.

– Что слышу я, о повелитель? – изумился Гарун. – Я думал, ты собираешься посадить меня на кол.

– Узнай же, что, вздумай ты нарушить свою клятву и выполнить мой приказ, тебя постигла бы именно такая участь, ибо человек, нарушающий собственные обеты, не может верно служить своему владыке. Теперь же, убедившись в твоей стойкости, я дарую тебе все сокровища, привезенные из града Лилат.

И опять, уже в который раз, Гарун покачал головой.

– Увы, повелитель, я не могу их принять.

Халиф снова помрачнел.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты сам указал, о владыка, что человек должен быть верен своему слову. Я же поклялся стать прилежным учеником и освоить магические искусства, дабы обрести умение исцелять болящих и врачевать раны. А разве нуждается врачеватель в суетных богатствах?

Некоторое время халиф угрюмо молчал, а потом внезапно заключил Гаруна в объятия и расцеловал в обе щеки.

– Будь же благословен! – воскликнул он. – Ибо ты для меня тот же, кем был Иосиф для фараона. Сокровища града Лилат я отдам тебе, чтобы ты с пользою употребил их на нужды сирых и убогих. А на этом месте, дабы сохранить о себе добрую память и побудить людей вечно восхвалять мое имя, я повелю возвести святую мечеть.

Он указал на дымящиеся руины бань. Пламя уже угасло, и люди разбирали почерневшие обломки, извлекая из-под них погибших. Когда один из них взвалил на плечо мертвое тело, Гарун отвернулся, тогда как халиф, напротив, уставился на труп горящими глазами. Потом, как уже бывало, его охватила дрожь, и он, бросившись к аль-Вакилю, крепко обнял отважного воина и, приблизив губы к его уху, прошептал:

– О светоч среди советников, поведай, какого рода магические знания ты надеешься обрести?

– Те, коими обладал познавший тайное, подлинное имя Аллаха царь Соломон, сын Давида.

– И какую силу давало ему знание?

– Силу повелевать джиннами и всеми духами, сотворенными не из праха земного, но из огня.

– Какие же повеления мог отдавать премудрый и могучий царь служившим ему джиннам?

– Какие угодно, повелитель, ибо могущество духов огня может быть ограничено лишь волею Аллаха.

– Какие угодно?

Халиф бросил взгляд на почерневшие руины, откуда как раз вытаскивали очередной обугленный труп.

– Да, какие угодно.

Халиф прерывисто задышал.

– В таком случае, – сказал он, – повелеваю тебе, узнав тайное имя Аллаха, сообщить его мне, дабы я повелел начертать оное на каменной кладке моей мечети. Ибо, хотя я и халиф, наместник Аллаха, есть изменник, злоумышляющий против сестры моей и меня, помышляющий ввергнуть нас в жестокие страдания и тянущий гнусные руки к нашим телам.

Аль-Хаким снова посмотрел в сторону развалин, перед которыми в ряд выкладывали мертвые тела.

– Враг сей дыханием своим обращает рассвет в закат, рушит дворцы и на месте их воздвигает мрачные гробницы. И имя ему, о Гарун... Имя ему – Смерть!

* * *

Тем самым путем, каким некогда ехал он верхом как грозный и могущественный завоеватель, брел ныне Гарун пешком, обратившись в скромного ученика, взыскующего познания. Повсюду собирал он крупицы мудрости, выискивая сведущих наставников как среди мусульман, так и промеж неверных, обитали ли они за высокими стенами Константинополя, среди пагод прославленного Пекина или в землях, лежащих за океанам, где, как говорят, к людям нисходят с небес ангелы. У ног тысячи и одного мудреца сидел Гарун, внимая их речам, и наконец сам обрел великую мудрость и прославился как не ведающий себе равных в славном искусстве исцеления. Многих вырвал он из объятий смерти, и повсюду люди объявляли его кудесником и чародеем, ибо не видели другого объяснения подобным чудесам. Никогда, шептались повсюду, не бывало мага, равного Гаруну аль-Вакилю, ибо он сведущ во всех тайных науках, умеет читать письмена звезд, знает наречия птиц и зверей и даже взращенные огнем джинны смиренно выполняют его повеления. Иные же говорили о тайнах более мрачных и устрашающих, намекая на то, что власть великого волшебника простирается и за пределы мира живых.

Слава повсюду шествовала впереди Гаруна, и задолго до его возвращения в Каир люди на базарах вовсю толковали о скором прибытии знаменитого земляка Халиф, ждавший его с нетерпением, приказал расставить караулы у всех городских ворот. Стоило Гаруну появиться на северной дороге, как стражники встретили его с почетом и сообщили, что немедленно доставят к повелителю. Гарун молча последовал за ними, хотя было замечено, что, проходя мимо недостроенной мечети у Баб-эль-Фатх, он едва заметно улыбнулся и покачал головой. Так и не проронив ни слова, он вступил в парадный зал дворца, где свита оставила его наедине с халифом. Тот, завидев Гаруна, поднялся с места и заключил аль-Вакиля в объятия.

– О князь среди чародеев, – воскликнул халиф, – слава о твоем волшебном искусстве распространилась по всему миру.

Гарун в ответ лишь покачал головой.

– Увы, о повелитель правоверных, – промолвил он, – я вовсе не сведущ ни в какой магии.

Халиф уставился на него в неверии.

– Но люди говорят, будто ты способен исцелить едва ли не любой недуг.

– Для того чтобы врачевать болящих, о повелитель, вовсе не нужна магия.

Взгляд халифа сделался суровым.

– Ты хочешь сказать, что так и не узнал тайное имя Аллаха?

– О владыка, смертному не дано постичь его имя без помощи и наставления небесных ангелов, да пребудут с ними вовеки мир и благословение Всевышнего.

Халиф сжал кулак и дважды, изо всех сил, раздраженно ударил им по столу.

– Ты уверен?

– Уверен, о повелитель. Знай, что, покинув тебя, я путешествовал по многим дальним странам, пока наконец не добрался до гор Каф – края, жителей которого почитают мудрейшими среди смертных, ибо джинны часто являются к ним и раскрывают величайшие тайны как нашего мира, так и мира духов. Мало что из сущего сокрыто от этих мудрецов, однако тайное имя Аллаха неведомо даже им. Более того, едва я спросил их об этом, самые сведущие из ученых задрожали и побледнели.

При этих словах халиф тоже задрожал, побледнел, закусил губу и снова обрушил тяжелый кулак на столешницу.

– Выходит, – сокрушенно пробормотал он, – эта надпись так и не украсит каменную кладку моей мечети.

Развернувшись, халиф подошел к окну и довольно долго молча смотрел на раскинувшийся внизу сад.