Известие о похищении - Габриэль Гарсиа Маркес

Дав пленнице десять минут на сборы, шефы ушли пить кофе. Все напоминало Беатрис последний вечер Марины. Чтобы привести себя в порядок, она попросила зеркало. Дамарис принесла огромное зеркало в раме, украшенной блестящими листьями. Маруха и Беатрис, уже три месяца не имевшие такой возможности, бросились себя разглядывать. Это было потрясение. Марухе показалось, что она не узнала бы себя, если бы встретила на улице. «Я была в шоке, – позже вспоминала она. – На меня смотрела худая, незнакомая женщина, как будто загримированная перед выходом на сцену». Похудевшая на десять килограммов Беатрис, увидев свое мертвенно-бледное лицо и длинные, свалявшиеся волосы, испуганно воскликнула: «Это не я!» Много раз, то в шутку, то всерьез, она говорила, что будет стыдно выглядеть плохо в день освобождения, однако реальность превзошла ее худшие опасения. Один из начальников включил в комнате верхний свет, и нервозность возросла до предела.

Пока охранник держал зеркало, Беатрис причесывалась. Она хотела еще и накраситься, но Маруха схватила ее за руку: «Что ты надумала? Краситься при такой бледности? Это будет ужасно!» Беатрис молча покивала и побрызгалсь лосьоном, который когда-то подарил ей Золотушный. Потом, не запивая водой, проглотила таблетку успокоительного.

Среди вещей в личном мешочке Беатрис хранилась одежда, в которой ее похитили, но она предпочла надеть более свежий розовый спортивный костюм. Сомнения вызвали туфли без каблука, которые хранились под кроватью: они были влажными и совсем не подходили к спортивной одежде. Дамарис предложила свои тапочки, в которых делала зарядку. Они подходили Беатрис по размеру, но выглядели такими убогими, что Беатрис стала уверять, что они ей жмут, и с благодарностью отказалась. В конце концов она надела свои туфли и завязала резинкой конский хвост. «Прямо школьница», – покачала головой Маруха.

В отличие от Марины на Беатрис не стали надевать маску, а чтобы она не запомнила дорогу и лица сопровождавших, ей решили заклеить глаза липкой лентой. Испугавшись, что, снимая лепту, могут вырвать брови и ресницы, Беатрис запротестовала: «Постойте, я помогу вам». Она положила на каждый глаз по куску ваты, которую затем приклеили лентой.

Прощание было недолгим и обошлось без слез. Беатрис, правда, едва не расплакалась, но Маруха держалась подчеркнуто холодно, чтобы предупредить сентименты. «Передай Альберто, – сказала она, – пусть не волнуется, я очень люблю его и детей». Они поцеловались – один раз. Обе были в смятении, Беатрис потому, что в последний момент ей опять пришла в голову ужасная мысль: им гораздо проще ее убить, чем выпускать на свободу. Маруха тоже боялась за жизнь Беатрис, но ее еще и пугала перспектива остаться одной с четырьмя охранниками. Единственное, что даже не приходило Марухе в голову, – это то, что ее вполне могут уничтожить сразу после освобождения Беатрис.

Дверь закрылась. Все было, как тогда, с Мариной. Маруха стояла столбом перед дверью, не зная что делать. Послышался шум мотора, он все слабел, пока не растаял в ночи. Только тогда они были с Беатрис вдвоем, а теперь Маруху охватило бездонное одиночество. И обещанные телевизор с приемником так и не принесли, сообразила она. Как же узнать, чем все закончилось?

Майордомо уехал вместе с Беатрис, но Дамарис пообещала кому-то позвонить, чтобы телевизор и радио вернули до выпуска новостей в полдесятого. Звонила она или нет – неизвестно; во всяком случае, никто ничего не вернул. Маруха начала упрашивать охранников разрешить ей посмотреть домашний телевизор, но на такое серьезное нарушение распорядка они не решились. Часа через два Дамарис радостно сообщила, что Беатрис благополучно добралась до дому, ничего лишнего не говорила и вообще вела себя так, чтобы никому не навредить. Встречала ее вся семья, и, разумеется, Альберто тоже там был. Столько народу набилось – в доме яблоку негде было упасть.

Маруху терзали подозрения. Вспоминая о Марине, она понимала, что не может верить словам Дамарис. Попросила, чтобы принесли приемник хоть на выпуск новостей, даже набросилась на охранников чуть не с кулаками, уже не думая о последствиях. Ничего серьезного, однако, не произошло: охранники видели, что начальство относилось к Марухе с уважением, поэтому только успокаивали ее обещаниями напомнить кому следует о радиоприемнике. Чуть позже заглянул майордомо и заверил Маруху, что Беатрис целую и невредимую оставили в безопасном месте и что вся страна уже слышала об этом и видела ее в окружении родственников. Но Маруха продолжала требовать радио, чтобы самой услышать голос Беатрис. Майордомо пообещал, но опять-таки ничего не принес. В полночь измученная ожиданием и злостью Маруха сдалась: выпила две таблетки снотворного и проспала до восьми утра.

Охранники говорили правду. Через двор Беатрис вывели к гаражу. Тут ее заставили лечь на дно автомобиля – скорее всего, джипа, поскольку ей даже помогали найти ногой ступеньку. Сначала везли по каким-то ухабам. Затем машина заскользила по асфальтированной дороге, и тут один из сопровождавших неожиданно начал ей угрожать. Он был не из тех начальников, которые приходили в дом. По голосу Беатрис поняла, что этот человек сильно нервничает: «Вас встретит толпа журналистов. Ведите себя осторожно. Одно лишнее слово может стоить жизни вашей свояченице. Запомните: мы с вами никогда не встречались и не разговаривали, а везли вас больше двух часов».

Это предупреждение он повторил несколько раз – без всякой надобности, видимо, ради собственного спокойствия. Беатрис слушала молча. Ее сопровождали трое мужчин, но Беатрис узнала только голос майордомо, который, впрочем, больше молчал. Ее била дрожь: уверенности в благополучном исходе все еще не было.

– Хочу попросить об одном одолжении, – наудачу сказала Беатрис как можно спокойнее. – У Марухи проблемы с желудком, мы хотели бы передать для нее лекарство. Вы не могли бы его доставить?

– Сделаем, – ответил незнакомый голос. – Можете не беспокоиться.

– Огромное спасибо. Я сделаю все, как вы говорите, и никому не хочу создавать проблем.

Некоторое время ехали молча, слушая шум обгонявших легковушек и тяжелых грузовиков, отрывки музыки и громкие голоса. Мужчины продолжали разговаривать между собой шепотом. Наконец один из них сказал:

– Здесь полно патрулей. Если нас остановят, скажем, что вы – моя жена и мы везем вас в больницу. С вашей бледностью это сойдет за правду.

Эти слова немного успокоили пленницу, и она даже съязвила:

– С заклеенными глазами?

– Вам сделали операцию. Я посажу вас рядом и обниму за плечи.

Беспокойство похитителей было не напрасным. Как раз в это время от взрывов зажигательных бомб, заложенных городскими отрядами повстанцев, в Боготе горели семь рейсовых автобусов. Одновременно боевики РВС взорвали опору высоковольтной линии в поселке Какеса, пригороде столицы, и пытались захватить сам поселок. В связи с этими событиями органы правопорядка проводили в Боготе целую серию операций. Но для постороннего глаза эти действия были незаметны. Так что движение выглядело так, как и должно было быть в семь вечера в четверг: шумное и интенсивное, с нудными светофорами и резкими торможениями, нередко доходившими до столкновений и грубых перебранок. Но в молчании похитителей чувствовалось напряжение.