Польская супруга Наполеона - Сергей Юрьевич Нечаев

присутствии вельможного пана Станислава Воловского, посессора[16] владений в Валевицах, имеющего жительство тридцати лет от роду, а тако же пана Юзефа Цекерского, доктора медицины и профессора хирургии и акушерии, доктора светлейшего Фридерика Августа короля Саксонского, имеющего жительство под нумером триста тридцать два в своем особняке на Новом Месте, тридцати двух лет от роду.

Акт сей по прочтению оного нами и свидетелями был подписан. Священник Ян Венгжинович Белявского прихода, служитель гражданского состояния; Юзеф Цекерский; Станислав Воловский, посессор».

Следует добавить, что при крещении ребенка присутствовал и французский резидент в Великом герцогстве Варшавском барон Шарль Франсуа Серра, что наглядно свидетельствует о действительно имевшем место «давлении со стороны императора».

После рождения сына Мария вновь вернулась к графу Валевскому, и они зажили прежней жизнью в его замке близ Варшавы. Говоря о прежней жизни, мы здесь, конечно же, подразумеваем не какую-то великую любовь (ее никогда и не было), а лишь мирное сосуществование с соблюдением внешних приличий, но без малейших эмоций и проявлений привязанности. Так бывает, когда все внутри уже давно перегорело и ничего уже не ждешь от будущего.

* * *

Только поздней осенью 1810 года Мария решилась покинуть родину и перебраться в Париж – на сей раз уже на постоянное жительство.

Наполеон, как бы желая вознаградить мать своего сына за принесенное ей разочарование, устроил ее в Париже по-императорски. Это подчеркивают все мемуаристы и биографы. По его приказу Дюрок снял для нее чудесный особняк на улице Монморанси. Говорят, что Наполеон лично позаботился о соответствующей обстановке в этом доме. Не забыл он и о других нуждах графини: к ее услугам были ложи во всех театрах, а доктору Корвисару была поручена забота о ее здоровье и здоровье ребенка. А еще император платил ей ежемесячно пенсион 10 тысяч франков. Мариан Брандыс по этому поводу пишет:

«Станислав Васылевский в очерке о Валевской выражает опасение, хватало ли пенсиона, назначенного Наполеоном, на оплату ее парижских расходов. Но опасение это явно неоправданно. Пенсион фаворитки в переводе на нынешнюю валюту составлял почти 200 тысяч новых франков в год, а по тем масштабам сумма эта была лишь вчетверо меньше той, которую принесла Наполеону в приданое эрцгерцогиня Мария-Луиза».

Несмотря на великолепные материальные условия и различные привилегии, жизнь Марии Валевской в Париже не была ни особенно разнообразной, ни веселой. Встречалась она практически с одними поляками. Фредерик Скарбек, ее давний товарищ по детским играм, был частым гостем в парижском доме графини Валевской в 1811–1813 годах. Впоследствии он писал:

«В это время она имела большой вес, могла бы в гордыне своей вознестись над сородичами или с помощью интриг играть определенную политическую роль, но подобное стремление не было согласно ни с ее скромностью, ни с добротой ее сердца. Она делала добро, кому только могла, никому не чиня зла, посему и была повсюду почитаема и любима».

В этом мнении Скарбек не одинок. Почти все польские и французские мемуаристы, встречавшиеся в то время в Париже с Валевской, превозносят достоинства ее характера и образ ее жизни, подчеркивая популярность и уважение, которыми она пользовалась не только среди соотечественников, но и в самых высоких светских кругах Франции. Действительно, она стойко переносила горечь поражения. Как писал Мариан Брандыса:

«Она уже знала, что не станет исторической фигурой, ниспосланной провидением, которая спасает родину, а с ролью официальной фаворитки императора ей трудно было смириться. Тем более что с момента второго брака Наполеона роман, собственно, кончился. У императора, увлеченного молодой женой, нетерпеливо ожидающего наследника трона, оставалось мало времени для любовницы».

Камердинер Констан лишь время от времени появлялся в доме на улице Монморанси. Он забирал Марию с сыном в Тюильри и проводил потайным ходом в личные апартаменты императора, но стечением времени встречи эти становились все реже и короче, а их содержательная часть вообще стала ограничиваться исключительно обменом мнениями о здоровье и воспитании маленького Александра.

Зима 1810–1811 гг. выдалась холодной. Ветер резкими порывами гнул верхушки деревьев, кружился вихрем вокруг дома и жалобно стонал в каминных трубах. Почти забытая всеми, Мария постепенно превращалась в отшельницу – всегда в сером одеянии, замурованная в своих воспоминаниях.

А потом наступила весна, и она узнала, что Мария-Луиза родила Наполеону долгожданного законного наследника Франсуа Жозефа Шарля, получившего титул герцога Рейхштадтского и Римского короля.

Глава пятнадцатая

Закат империи

В начале 1812 года все только и говорили о приближении войны с Россией. В то время Мария с сыном гостила у княгини Яблоновской в ее французском замке Бретиньи. Там все были очень обрадованы этой новостью. Княгиня Яблоновская получала из Варшавы письмо за письмом: ей сообщали, что император решительно обязался восстановить Польшу во всей ее целостности. Жившие во Франции поляки поспешили написать своим управляющим, приказывая им предоставлять замки к услугам французов и обращаться с ними, как с господами. В своем поклонении Наполеону они доходили почти до безумия: по вечерам распевали национальные песни, жгли фейерверки, танцевали мазурку. На руке у каждого был шарф национальных польских цветов.

Однажды к княгине Яблоновской заявился с визитом Тадеуш Костюшко[17]. Увидев всеобщий энтузиазм и патриотическое неистовство, он подошел к хозяйке дома и, не говоря ни слова, развязал шарф, а затем прижал его к сердцу. Фредерик Массон по этому поводу пишет:

«Имел ли Костюшко основание истолковывать таким образом замыслы императора? Во всяком случае, отношения Наполеона к мадам Валевской проявились как раз в этот момент в акте настолько исключительном, что в нем нельзя не видеть, – помимо предосторожности, принимаемой на всякий случай перед большой войной, открытого шага навстречу польским дворянам с целью усилить их преданность».

* * *

Вот этот акт, где каждое слово заслуживает внимания, так как среди многочисленных наполеоновских декретов о пожаловании титулов и имений нет ни одного, включающего аналогичные статьи. По мнению Фредерика Массона, «этот единственный в своем роде акт находится в прямом противоречии с принципами, служившими основой имперского дворянства, и напоминает некоторыми своими положениями распоряжения Людовика XIV».

«Сен-Клу, 5 мая 1312 года.

Мы, Наполеон, император французов, король Италии, протектор Рейнской Федерации, медиатор Швейцарской Конфедерации и проч., и проч., и проч., объявляем нижеследующее:

Статья 1. Имения, находящиеся в королевстве Неаполитанском, поименованные в прилагаемой при сем ведомости и составляющие нашу личную собственность, даруются нами настоящим декретом графу Александру Валевскому, дабы из