Феечка - Наталия Терентьева
Шрифт:
Интервал:
– Потому что тебе надо в Москву.
– Ба… – Я подошла к бабушке и обняла ее. – Точно мне надо туда ехать?
– Точно.
Я не стала спорить. Мы пошли гулять, и это была такая странная и удивительная прогулка. С бабушкой я не гуляла по городу, наверное, лет шесть или семь, с тех пор, как стала ходить сама в школу. Бабушка преподавала в другой школе, они с мамой решили когда-то, что это избавит нас от множества неудобств и двусмысленных ситуаций.
Как приятно вдруг, когда ты уже взрослая, живешь в другом городе, почувствовать себя маленькой, любимой, просто потому, что ты есть, самой лучшей, самой красивой и умной… Бабушка относится ко мне строго, не дает спуску, и все равно, сквозь ее строгое и принципиальное отношение чувствуется бесконечная любовь. Я не думала никогда об этом, потому что так была построена жизнь, это было естественно. Но теперь, пожив полгода одна, заботясь сама о себе, я стала ощущать это по-другому.
Мы гуляли по набережной, я рассказывала бабушке все то, что поняла, слушая Андреева, читая политические посты в Интернете. Она спорила со мной, но не слишком, больше слушала и кивала. Я удивлялась такой метаморфозе, произошедшей с моей бабушкой, но человек, оказывается, в любом возрасте может меняться, даже в таком солидном. Мысли и представления его могут меняться, самая же суть – вряд ли. Хотя что считать сутью? Мои мысли – разве это не моя суть? А если мои мысли – это мысли Андреева, которые оказались мне так близки, что стали моими? Что тогда я такое? Отражение Андреева? А он и не догадывается об этом…
На обратном пути в Москву я читала «Воскресенье» Толстого, удивляясь, как подробно, зримо он описывал всё вообще. Если читать медленно и вдумчиво, не перелистывая страницы в поисках того, что сказала, путаясь в словах и краснея, Катюша Маслова и как посмотрела на Нехлюдова, то можно читать это очень долго. Наверное, так и нужно делать, но, к сожалению, наша программа только по русской классической литературе такова, что медленно и вдумчиво я ее буду читать года три, а мне нужно все сдавать в июне. И еще философия, история театра и кино. Нужно смотреть фильмы, некоторые совсем устаревшие.
Искусство кино – молодое и удивительно быстро устаревающее. Что-то снятое в начале двадцатого века смотреть можно, например фильмы Чаплина или Эйзенштейна и даже некоторые комедии Александрова, если знать, что это просто мечта о жизни, которая никогда не наступила. А что-то даже из фильмов шестидесятых и семидесятых годов уже безнадежно устарело. Но это считается «классикой кино», поэтому приходится мучительно вталкивать в себя чужие странные миры, чужие фантазии, больше похожие на горячечный бред. Стоит ли смотреть три часа «Сладкую жизнь» Феллини? Зачем? Чтобы понять, как и чем жила бессмысленная, беспринципная, ни к чему не годная верхушка итальянского общества? Я так и сказала на семинаре.
Наша молодая преподавательница, лишь лет на десять старше нас, очень рассердилась, слов в поддержку «Сладкой жизни» не нашла и заставила смотреть самые эпатажные, снятые уже в новом тысячелетии, настоящие фильмы 21+, которые можно смотреть только взрослому человеку с устойчивой психикой, где, кроме сцен кровавого насилия, секса и извращений, были еще только титры. Она объяснила, посмеиваясь, что культуру надо знать такой, какая она есть, а не придумывать себе эфемерные идеалы. И я в который раз стала сомневаться, что факультет, выбранный мной, имеет право находиться в списке факультетов Московского университета, где по-хорошему должны быть только научные факультеты.
По академическим предметам у нас есть такие преподаватели, которые для меня и означают Университет, вот так, именно с большой буквы. Скромные, просто и аккуратно одетые, истинно интеллигентные, в самом хорошем смысле этого слова, глубоко знающие и любящие свой предмет. В столовой, где мы обедаем, у них отдельный зал. Не знаю, что им там готовят и сколько это стоит, но однажды там выключили свет, и профессора и доценты обедали вместе с нами. Я видела их полупустые подносы, кто-то ел, оказывается, принесенное из дома, кто-то брал лишь чай и несколько кусков хлеба, за который тоже нужно платить.
Я помню, как маленькой никогда не могла понять, почему моя бабушка в юности воровала хлеб в столовой. Она мне рассказывала: «Да мы просто таскали хлеб из столовой и ели, пока шли домой…» А потом выяснилось, что хлеб-то у них был бесплатный!.. Бери, сколько хочешь. Сейчас даже странно об этом подумать… Но это не заставило бабушку тогда понять, что она жила в хорошее время.
Я читала Толстого, вдумываясь в его страстные, искренние размышления о том, что делает человека животным и где эта грань, и старалась не думать о своем. О том, что я умчалась в Москву, о том, что скажет теперь мама. О том, правда ли бабушка так хорошо себя чувствует, как говорит, ведь она так старалась на прогулке показать, что она легко и свободно ходит, совсем не устала, не задохнулась, ей не нужна моя поддержка, отпихивала руку, шла как можно быстрее… Я же видела, что она делает это для меня.
Вчитываясь в рассуждения Толстого, я старалась не думать о том, почему Ульяна так странно со мной общается. Молча посылает лекции и все. Что это значит? Может быть, и ничего. Она закрытая и делиться со мной ничем не хочет, это понятно.
Андреев поставил несколько новых фотографий, постов с размышлениями и рассуждениями. Мне не показалось, что в них появилось какая-то новая тональность. Хлестко, даже желчно, остро, критично… Если бы он влюбился, я бы это почувствовала… Фотографии он поставил из леса – двух очень красивых птиц, сидящих на соседних ветках и смотрящих в разные стороны. Одна – с желтым брюшком, другая – с красным. Я подумала, что это он и Лариска. Надо же, какие необыкновенные птицы живут у него в лесу.
Странный человек Лариска. Как можно было уехать от Андреева? Из Подмосковья, из дома, где круглый год у тебя в саду птицы и чистое небо в окне, – и куда! В далекую Америку, где все другое и неродное. Конечно, если она не любит Андреева… Но мне кажется, что она не то чтобы не любит, а пытается заставить его жить так, как она хочет. Сидеть с ней в барах, пить разноцветные коктейли, слушать американские песни и пробовать новую еду. Всё. Она наивно и смело выставляет свою жизнь в Сеть. Каждый день – как она развлекается и как живет в Америке. Ест, пьет в ресторанах и катается на роликах. У нее стройные ноги и смелая, беззаботная улыбка. Понятно, почему Андреев столько лет никак не может ее разлюбить. Может быть, и не хочет. Хотя она по духу совсем чужой ему человек. Даже если бы я не была в него влюблена, я бы так говорила. Они сами открывают всем свою жизнь, зачем – другой вопрос.
Еще одна сегодняшняя фотография Андреева – это его кот, сидящий в большой корзине с картошкой. Невероятно красивый кот с мрачными глазами. На другой фотографии – этот же кот, несчастный и жалкий, потому что Андреев его помыл. Как бы я хотела очутиться в этом доме… Как бы я хотела остаться там… Я останавливаю эти мысли, но их остановить невозможно, как невозможно поменять свои сны, приказать им: «Не снитесь!» Андреев, Андреев, Андреев… Даже колеса поезда как будто выбивают его имя…
Я не поверила своим глазам, когда увидела значок сообщения. Он мне пишет… Я видела начало его сообщения – «Надежда, хотел…» и не сразу решилась его открыть. А вдруг он дальше пишет: «Надежда, хотел сказать спасибо, больше приходить не нужно, мне хватает одного директора…» Как-то я порадовалась, что он не назвал меня Тузиком. Смешно, конечно, что меня так зовут, и, наверное, кому-то кажется симпатичным, но Андрееву можно было этого и не говорить.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!