Под знаком рыб - Шмуэль Агнон

У всех прочих людей в обычае приправу есть к мясу, а мясо прежде сливового компота и моркови с кишкой, но Фишл Карп и мясо ел раньше, чем приправы, и морковь со сливами накладывал себе перед приправами, и поступал так затем, что если вдруг явится мессия, чтобы на столе осталось чем его угостить, но чтобы живот Фишла был при этом уже полон и не грустил потом, несчастный, когда весь народ Израиля будет радоваться приходу мессии.

Если так кормил Фишл свой живот все шесть будних дней в неделю, то в субботу и в праздники — во много раз больше. Того, что он давал животу на одной лишь четвертой субботней трапезе, что предписана рабби Хидкой в дополнение к трем обычным, узаконенным Талмудом, хватило бы целому миньяну на весь субботний день, а уж того, что Фишл ел перед суточным постом Судного дня, простому человеку хватило бы на все три главных праздника — Песах, исхода нашего из Египта, Шавуот, дарования Торы, и Суккот, пребывания в шатрах при скитаниях синайских.

Но Фишл вдобавок отмечал обильной едой и возлияниями также и те праздники, которые не узаконены в Торе, но упоминаются в более поздних предписаниях, по возвращении нашем из Вавилонского пленения. И то же самое он делал во все другие особые дни, в которые Талмуд наказывает нам услаждать себя хорошей трапезой, и оказывал этим дням надлежащее уважение, продлевая такие трапезы до самой полуночи. И так же было у него в отношении всякой трапезы на исходе Царицы Субботы, ибо в нашем теле есть, как известно, одна косточка под названием «Луз», которая не получает услады ни от какой иной еды, кроме трапезы на исходе субботы, а из нее-то Господь, да святится имя Его, при грядущем воскресении мертвых создаст наши тела заново, и Фишл хотел особенно усладить эту косточку, чтобы она вспомнила его в загробном мире, где пребывают огромная рыба Левиафан и громадное животное Шор-а-Бор.

О всякой тыкве, едва пойдет в рост, уже знают, что из нее выйдет. О Фишле Карпе уже в отрочестве можно было сказать, что из него выйдет уважаемый человек. Праздновали как-то в синагоге чей-то день рождения. После молитвы именинник всем раздавал большие круглые коврижки и водку, потому что в те дни некоторые начали отмечать свое рождение по хасидским обычаям, а хасиды приносят в синагогу угощенье и водку — поднять «лехаим» за здоровье именинника и благословить усопшего при вознесении его души. Увидел Фишл старика, который отломал себе кусочек и не тронул остальное, и встал перед ним. Сказал ему тот старик:

— Чего ты смотришь?

Сказал ему Фишл:

— Смотрю я на этот маленький кусочек, как ты его жуешь-жуешь, а он все не уменьшается.

Сказал тот старик:

— Ты-то небось слопал бы такой кусок, только его и видели.

Сказал Фишл:

— Даже если бы дали мне все коврижки до единой, я бы и крошки не оставил проверить, годятся ли эти коврижки на Песах[50].

Услышал это сын того старика, схватил Фишла за ухо и сказал:

— Вот, даю тебе эти коврижки до единой, съешь на наших глазах, оставишь хоть одну, ляжешь на стол и получишь сорок плетей плюс одну.

Фишл выслушал и согласился. Двадцать четыре больших круглых коврижки было там, каждая толщиной как нос у сборщика податей в трактирах, и все в три слоя и замешаны на яйцах. Но Фишл съел все до единой, а под конец, опасаясь сглаза от четных чисел, попросил для неровного счета еще одну. На следующий день он поспорил в синагоге с другим именинником, что выпьет кувшин вина и ничем, даже размером с маслину, не закусит. Осушил весь кувшин, добавил к нему, по щедрости душевной, еще «ревиит»[51], но в лице ни капли не изменился.

По субботам и праздникам Фишл Карп обычно молился с первым миньяном, а в будни — со вторым и с третьим, а иной раз и вовсе один, потому что в субботу и в праздники у хорошего хозяина стол в доме накрывают заранее и утренняя трапеза для него готова — возвращается такой человек из синагоги, а тарелка и чашка уже издали встречают его, одна едой, другая напитками. Зато в будние дни многие дела задерживают человека, идущего на молитву: тут рынок голосит на множество голосов, там мясную лавку распирает от мяса, а то еще деревенский мужик или баба попадутся на дороге в синагогу, а в руках у них какая-нибудь живность, тоже вполне достойная кастрюли или сковороды. Как же наш Фишл поступал в таких случаях? Он брал палку для ходьбы в правую руку, талит и тфилин[52]в левую, и шел с ними по рынку, и заглядывал в мясную лавку, и по сторонам тоже непременно смотрел, и, если замечал где жирную куру, или славный кусок мяса, или достойный внимания фрукт, или же овощ, который стоило бы присоединить к трапезе, сразу брал для себя, пока другие не опередили. Если вмещала их сумка для талита и тфилин, он клал купленное в сумку для талита и тфилин и тогда после молитвы сам приносил это домой, а если накупал много и сумка не вмещала все покупки, то посылал их домой с посыльным — с каким-нибудь мальчишкой, который пришел в синагогу прочесть кадиш по умершему отцу, а то и с любым другим, кого можно было послать с таким поручением.

В тот день Фишл встал рано, как вставал обычно по будним дням. Вскипятил чайник и выпил горячего чаю с медом. Набил трубку и сходил в известное место. Потом заглянул в шкаф, где у жены стояли разные готовые блюда, и стал в мыслях пробовать каждое на вкус, переходя от одной еды к другой и от одного напитка к другому, ведь не все часы дня одинаковы, и вкус в разные часы тоже не одинаков — пришел тебе вкус на что-то, и есть оно у тебя, и будет твоему сердцу радость. Это в манне небесной, которая сошла на сынов Израилевых в пустыне, были все вкусы разом — кто хотел хлеба, тому она была со вкусом хлеба, кто хотел меда — со вкусом меда, а кто хотел жира — так и со вкусом жира, — а в нашей нынешней пище никакого вкуса нет, одно воспоминание о вкусе.

Решив, наконец, что он будет есть, когда придет с молитвы, с чего начнет, чем закончит и как угостится между тем и этим, Фишл взял свою сумку с талитом и тфилин и отправился в синагогу. Сумка эта была у него не из бархата, как обычно, и не из кожи нерожденного теленка, которого, бывает, находят в животе коровы, когда забивают ее на мясо, а из кожи особого теленка, от которой притом не отрезали даже той тончайшей полоски, которой хлещут входящих в синагогу вечером Судного дня. Этого теленка Фишл съел целиком в тот день, когда ему надлежало предстать перед царскими воинскими начальниками, которые прибыли отобрать подходящих солдат для военной службы. В те дни отменено было разрешение откупаться от царской службы, нанимая другого взамен себя, и теперь всякого годного тут же забривали, поэтому некоторые еврейские парни придумали истязать себя голодом, чтобы показаться негодными для службы. Но Фишл, который был весьма в теле, сказал себе: «Постись я даже год подряд, все равно буду толщиной в полминьяна, зачем же мне мучить свою душу? Лучше я побольше поем, и побольше выпью, и порадую себя, и буду весить еще больше, потому что у этих начальников всякий лишний вес называется дехфект». И поскольку благодаря тому теленку, которого он съел в один присест, с ним случилось чудо, и он заболел, и его освободили от царской армии, он сделал себе сумку для талита и тфилин из кожи этого теленка.