Право на жизнь - Андрей Альтанов

— Ну, оставь. — Я пожал плечами, подумав, что должен старику гораздо больше, чем эту непонятную фигню. — Скажи хоть, как эта штука обзывается?

— Это «компас», сына, — дед ухмыльнулся и похлопал ладонью по карману с артефактом, — вещица любопытная, у меня еще одна такая же есть. Но давай вернемся к другому вопросу. Как ты в Зону попал? Что ищешь тут? Только не говори, что Исполнитель Желаний.

Я на несколько секунд задержал ложку у рта и задумался. Из всех, кому мы рассказывали о своем загадочном появлении в Зоне, лишь наш покойный проводник не пытался убить нас, и те бандюки, что приютили в своем логове. Хотя последним явно было все пофиг. Стоит ли этому до невозможности странному старику рассказывать о своих злоключениях? Сомнения терзали меня недолго — действие алкоголя располагало к беседе, и я поведал деду про все-все события последних проклятых дней.

Дед слушал внимательно, он не перебивал и не удивлялся ничему. Просто курил одну папироску за другой и слушал. Когда я вскользь упомянул, что выжрал все таблетки от радиации из двух капсул аптечки, дед рассмеялся.

— Ну и как, сильно потом плющило? — поинтересовался он. — От шести таких таблеток нормальный человек начинает кудябликов видеть.

— Было немного, да уж… — Я покачал головой, вспоминая преследовавшие меня галлюцинации, и поделился пережитыми «впечатлениями» с дедом. Чем его изрядно повеселил.

Потом я закончил свой рассказ, а старик крякнул, как-то удрученно и тяжело вздохнул.

— Да, не позавидуешь тебе, сына, — сейчас в глазах деда читались жалость вперемежку с пониманием, — но помочь тебе я мало чем смогу. В одиночку ты сдохнешь, даже до Военных складов не доползешь. Проводником твоим я быть не могу, привязан к этому месту обстоятельствами. А те, что ко мне ходят, тебя не возьмут. И дело даже не в том, что тебе не по карману их услуги. Каждый «пассажирский вагон», который они тянут за собой, на самом деле — грузовой. Эти ребята отвечают за тех, кого ведут — это дело чести. А такую «зеленку» себе на хвост посадить — смерти подобно. Где-то сглупишь, ослушаешься или чего еще — и сгинете оба. Можешь, конечно, попытаться выйти в людное место и там найти проводника. Но на твоем месте я бы этого не делал. Зря ты сфоткался с тем недобитком. Теперь ваши рыла наверняка на каждом аванпосту «Долга» и у военных в «почетных» рамочках на стеночках висят. А в Зоне это все равно как быть популярной телезвездой в обычном мире. В толпе каждый узнает. И кто пожелает подзаработать, мигом тебе белые тапки примеряет. Обречен ты по Зоне бегать, как снорк — не снимая противогаза. И людям доверять не сможешь. Не разобрать сейчас, кто есть кто, а для охотников за головами ты лишь большая жирная пачка купюр на ножках… Интересно, почему вас, залетных, так хотят к праотцам отправить?

— Не знаю, батя. Это ошибка какая-то. Я не просил меня в Зону забрасывать, никто из нас не просил. Может, ты чего знаешь? Подскажи, было что-то такое на твоей памяти? Может, это действительно тотализатор такой? На нас сделали ставки и охотятся?

Я с надеждой смотрел в глаза деда, но однозначного ответа в его взгляде не находил.

— Было и такое, — сообщил старик. — Бывало, даже сафари тут ковбои разные устраивали, отстреливали мутантов да сталкеров. Бывало, сталкеры этих самых ковбоев отстреливали. А бывали и спецоперации правительственные, «вэдэшные», так в них вообще мало кто сведущ. Вот помню, один раз из-за редчайшего артефакта тут народу за неделю полегло больше, чем обычно за год. Все может быть, сына… Но узнай ты причину, по которой вас отстреливают, тебе от этого уже никак легче не станет. Увяз ты в глубоком-глубоком кизяковом озере. Причем запрыгнул в него с разбегу.

— И что же мне делать, батя?

Я понимал всю сложность своего положения, а просить старика о чем-то еще — язык не поворачивался. Он и так уже для меня сделал больше, чем кто-либо в моей жизни. Вот хотел было попросить денег на проводника, попросить в долг, но обломал меня с проводниками дедуля. Увяз я действительно крепко.

— Сейчас тебе чего делать? Одевайся, вот чего. Первачок греет, но от простуды не спасает. — Старик взглядом указал на рюкзак, который скромно примостился под ногами. — Это тебе подарочек мой. Осталось от хлопца одного. Как и ты, он ко мне раненый пришел, но… тебе больше повезло.

Я открыл рюкзак, в котором были упакованы пожитки покойного сталкера. Тонкий свитер, брюки и другая одежда были сверху. Скрученная куртка висела на рюкзаке под верхним клапаном, стянутая лямками. Я скинул плащ-накидку и надел то, что считал нужным на данный момент. На дне рюкзака лежали обрез двустволки и ПМка, рядом примостились коробка охотничьих патронов и два пистолетных магазина. В клапане бокового кармана я нащупал твердый прямоугольник. Любопытство взяло верх, я достал этот предмет. Им оказался совсем простенький на вид детектор с лампочкой и сеткой. Негусто.

— Кстати, твой модный детектор накрылся медным тазом, когда ты в аномалию попал, — поведал мне дед о судьбе моего трофейного прибора. — Так что с «Откликом» побегаешь, пока на лучшее не разживешься. Аптечками и прочими медикаментами я тебя укомплектую позже.

Я еще раз перерыл барахло, наводя в рюкзаке свои порядки, потом застегнул все клапаны, скрутил плащ-накидку и пристроил ее на то место, где до этого была куртка. А в голове уже созревала догадка, что в любом случае мне придется самостоятельно выбираться из этого ада. Дед смотрел на меня с какой-то жалостью, видимо, не верилось ему, что я смогу выжить в Зоне. Впрочем, не ему одному так казалось.

— Или, может быть, у меня останешься, сына? Тут спокойно, по хозяйству мне помогать станешь, — старик с надеждой глянул на меня. — Сам подумай, ну зачем тебе шкурой рисковать и возвращаться туда? Если, как ты думаешь, стал лошадкой в гонках на выживание, то совсем не факт, что выживешь, даже если первым к финишу придешь. Оставайся, здесь они тебя точно не достанут. Или оставил что-то хорошее за кордоном, без чего жить не можешь?

— Ничего хорошего там нету… почти ничего, — я опустил взгляд, — мать там моя, и она больная. Из родных только мы с ней друг у дружки остались. Помрет она без меня, если не от болезни, так с горя. Единственная радость в жизни, сын, был и вдруг исчез куда-то. Можешь себе представить, батя, каково ей сейчас?

— П-ф-ф, вот оно как! Скверно. — Дед нахмурился. — Давай так: я подумаю, что мне с тобой таким делать, а утром все порешаем. Утро — оно вечера помудрёнее будет.

— Тоже дело. А можно мне? — Я указал на пачку «Примы».

— А чего нет? Бери. — Дед хитро глянул на меня, извлек из пачки и протянул мне одну цигарку.

Я нащупал в кармане брюк свою зажигалку и прикурил. Тут же весь дым выплюнуло обратно наружу интенсивным кашлем.

— Это что за гэмэо?! — Бешено тыча сигаретой в консервную банку-пепельницу, я затушил ядерное курево.

— С тобой все ясно, сына! — Дед вдруг залился здоровым и заразительным смехом.

И я засмеялся вместе с ним, как тупой зритель в кинозале, который не понял шутки, но смеется потому, что все вокруг это сделали.