Время вороньих песен - Мара Вересень

Ваше присутствие не требовалось. Ворнан передал дело и просил не менять вам меру пресечения до вынесения приговора по причине слабого здоровья. 

– Шмыгающий нос?

– Точно, – Холин улыбнулся. 

Вернее, попытался. Вышло так себе, но я зачла ему попытку. 

– Не надо добавлять проблем ни ему, ни себе, – продолжил он. – Вы сейчас едва не выскочили за периметр. И оттуда, где я вас так удачно отловил, отправились бы совсем не домой.

– Основное слушание когда?

– Не раньше, чем через неделю. У вас судья Эфарель. Он не будет опираться на допущения, только на факты. Все мои отчеты сводятся к тому, что вы, если это были вы, действовали не по своей воле. Знаете, когда я вел вас по грани, вы… Питиво прав, вы нечто волшебное, что-то невообразимо далекое и одновременно близкое. Золотая звезда в коконе тьмы. Почему я раньше не… – Он замер, решаясь. – Я постараюсь увидеться с Эфарелем.

Эту попытку я ему тоже зачла. Пусть попробует. Но я не верила во внезапное спасение. Так бывает только в кино или в сказках. А в жизни – не бывает.

– Меня вызовут?

– Да. И это судья будет решать, где вы проведете те несколько дней, пока оно будет идти, независимо от того, вызовут вас в процессе слушаний или нет. Но на вынесение приговора – обязательно. Малена… – он потянулся через столик к моему лицу, коснулся щеки. Нежно и совсем не по-дружески.

– Это лишнее, Север. Вы очень… очень мне нравитесь, но… Не надо. 

Вечером пошел дождь. Я сделала себе кофе в той странной чашке, вернулась в спальню, забралась на постель с ногами, облокотилась на подоконник, смотрела на дождь и просто грела руки о глазурованные бока, скользя пальцами по неровностям. Чашка и правда хорошо хранила тепло, даже обжигала, почти как…

За окном метнулась тень. Я вскочила, грохнула чашку на туалетный столик почти не глядя и бросилась к двери, забыв о трости. Скатилась по перилам и выбежала под дождь. Волосы мгновенно намокли, и платье мерзко облепило плечи. 

Улица была пуста. 

Почему тогда, пока я мчалась к двери, мне казалось: открою – и он будет стоять перед крыльцом в расстегнутом пальто, без шляпы, мокрый от дождя, с его обычной кислой миной и смотреть… просто смотреть, а я протяну руку и коснусь щеки, той, на которой шрам, и это будет похоже на странную чашку, горячо и… будто под пальцами неровная глазурь? 

Но улица. Была. Пуста. 

Только покачивалась над крыльцом погасшая вывеска.

Это просто сон наяву. Быстросон. За те пару мгновений, что я бежала, чтобы открыть дверь. Такой же как тот, в экипаже, об объятиях и горячих руках.

Вернулась в дом, закрыла дверь, села там же, у порога, уперевшись ладонями в теплый пол, и разрыдалась. Потому что веду себя, как дура, потому что болит нога и потому что снам лучше оставаться снами, они никогда не выдерживают встречи с реальностью. Они от нее умирают.

6.2

Кружку я едва не разбила. Она упала с края столика, где я ее оставила впопыхах, и острый носик на ручке откололся. Понаблюдав за моими бесплодными попытками вернуть все как было с помощью жезла, дом принялся грохотать ящиком в кухне. Я пошла на зов и обнаружила в самом углу прыгающей мебели древний тюбик загустевшего клея “для всего”. 

Как на тюбике написано было, так и вышло. Сначала я приклеила керамический клювик к своим пальцам, потом свои пальцы к чашке, и только потом нужное к нужному. Жезл я тоже нечаянно приклеила. Только заметила это поздно, когда клей успел взяться как следует. Пришлось ножом отковыривать. Вот все у меня так. Не замечу, натворю дел, а потом только ножом… 

Обо мне снова забыли? Кажется, три года с Огастом как-то странно на мне сказались. Обезличенностью можно заразиться? До меня ведь никому дела нет, по большому счету. Вот, может, Северу немного есть, разглядел же он во мне что-то, а может просто утешить хотел, как мог. Ведану-вороне еще не все равно было. По долгу службы и так. Я его просто из равновесия выводила по всякому, вот он и любопытствовал. Тоже по-всякому. 

Мне бы впору о душе подумать, а я все о глупостях... Например, куда платок делся, что будет на обед или кому достанется лавка, когда меня не станет. Я здесь так мало, а как будто всегда. Вывеску, опять же, подарили, колокольчик я сама вешала… 

Постель перевернула, но так и не нашла. Ощущение ткани в сжатой в кулак руке просто преследовало. Взяла первый платок – ощущение совсем не то. У потерянного был запах, а этот ничем не пах. И проснулась я, как обычно, дрожа и задыхаясь, и первое, что сделала – снова разворотила постель в поисках куска ткани с монограммой. Наваждение какое-то…

Звонок в дверь застал меня на кухне у стола с раскрытой баночкой варенья и пальцем во рту. Нет, ну до чего странный вкус… Понять не могу, нравится или нет, и тянусь попробовать снова, чтобы снова ничего не понять.

Веде Зу-Леф были неизвестны мои метания, она просто решила отправиться за покупками и непременно в компании. По ее словам, я на Звонца единственная достойная дама для подобных променадов. Ну, раз достойная… Возможно, я поторопилась с выводами про “никому дела нет”. 

Я по случаю даже приоделась. Достойно, как достойная вдова. И вуальку нацепила, и скорбный лик. Аманда радовалась, как ребенок конфетам, и смотрела на меня во все глаза. Потом заявила, что такое, за вуалью не спрячешь, а что именно, объяснять отказалась.

Хотелось сменить тему, я теряюсь, когда ко мне подобное настойчивое внимание. С чего бы начать разговор? Начала от противного.

– А вы не знаете, что там за кутерьма в Управлении по магическому надзору случилась?

Мы были в посудной лавке, Аманда задумчиво перебирала совершенно, на мой взгляд, одинаковые флакончики, а я смирно стояла в центре небольшого помещения. Хоть и не слон, а изящества во мне примерно столько же.

Меня смерили потрясенным взглядом.

– Вы бы хоть новостной листок выписали, раз не особо склонны к общению. А Управлению есть от чего побегать. Третья жертва. Вообще, по слухам, – четвертая. Но это слухи. Первая была пару недель назад. Вторая как раз после бала в магистрате, а третья – позавчера. Утром нашли. Возле одного из вампирских притончиков… Ну, знаете… девушки,