Соперницы - Шарлотта Бронте

он живописного разнообразия – хотя, безусловно, обрел величие и завершенность.

В то памятное утро могучие деревья вздымали еще влажные от росы ветви к синему небу, раскинувшемуся, казалось, совсем близко над их кронами и над головами собравшихся толп. К открытию Игр сюда стеклось людей, народов, племен и наречий никак не меньше, чем созвал когда-то Навуходоносор на равнине Дейр[42]. Лесистое раздолье и очарование дикой природы, чаруя взор, превосходили, по скромному моему разумению, все искусственные красоты, какими наш великий город может похвалиться ныне.

В нетерпеливом ожидании прошел час, и вот отдаленные звуки музыки объявили о прибытии главных действующих лиц. Храбрун выступал неторопливо и важно, в сопровождении блестящей свиты. Его высокую, импозантную фигуру прекрасно подчеркивала пурпурная мантия, расшитая золотом. Под общие рукоплескания Храбрун занял место на президентском троне. Вслед за ним появилась его племянница, леди Эмили Чарлсуорт. Под нежные звуки флейт и других сладкозвучных инструментов царица сегодняшнего турнира поступью не столько величественной, сколько грациозной приблизилась к богато украшенному креслу. Изящная и стройная, хоть и не выше среднего роста, она приподняла длинную белую вуаль, приветствуя рукоплещущую толпу, и открыла лицо, какие любят изображать живописцы и поэты, но каких немного встретишь в действительности. Черты ее были нежны и тонки, кожа бледная до прозрачности, только щеки и уста окрашены чистым, свежим алым оттенком, свидетельствующим о здоровье и бьющей ключом жизненной энергии. Когда она сняла вуаль, оказавшись под взглядами более миллиона восхищенных глаз, прекрасные щеки залил румянец. Робость не лишила ее поклон изящества, хотя белая рука слегка дрожала, когда леди Эмили махала ликующей толпе. Впрочем, вскоре она совершенно оправилась от смущения. Открывшаяся картина пробудила в душе впечатлительной девушки более возвышенные чувства.

Безмолвное синее небо, непроглядная чаща леса и горы вдали, окутанные лиловой дымкой, предстали ярким контрастом с пестрой человеческой массой, великим городом и безбрежностью моря. Все эти обстоятельства вкупе с торжественно-приглушенной и вместе с тем воодушевляющей музыкой и криками герольдов, вызывающих на поле участников первого состязания, зажгли в груди каждого зрителя восторг перед высокой простотой природы и властным великолепием искусства.

У столба, отмечающего начало беговой дорожки, собрались три повозки. В первой сидел невысокий человечек с огненно-рыжими волосами и парой черных, хитро прищуренных глаз, непрестанно озиравших арену и рассматривавших всякого, на ком остановится взгляд, с выражением низкого коварства, вполне созвучного всему облику возницы и экипажа. Квадрига его несколько выбивалась из общего великолепия праздника – это была не более и не менее как обыкновенная двухколесная тележка на рессорах, запряженная четырьмя длинноухими животными, чье упрямство вошло в поговорку. Животными этими, известными под названием ослов, он правил, то сдерживая их при помощи грубой веревочной узды, то подгоняя ударами заостренной палки из боярышника.

Возничий второй колесницы, щеголеватого вида джентльмен в розовом шелковом камзоле и белых панталонах, посвящал все свое внимание упряжке из четырех прекрасных гнедых. То был майор Хокинс, в те дни – прославленный герой бегов и кулачного боя.

Более же всего общее внимание занимал третий, последний участник состязания колесниц – высокий и очень красивый собою молодой человек, чья пропорционально сложенная фигура особенно выгодно представала перед зрителями, когда он стоял во весь рост в небольшой легкой повозке, твердой рукой удерживая гарцующих резвых жеребцов. Те громко фыркали, горделиво выгибая шею, словно сознавали превосходство своего хозяина над прочими участниками состязания. Лицо этого господина, как было уже сказано, отличалось красотою: правильные черты, высокий, хоть и не совсем открытый лоб. Однако нечто в выражении голубых, зловеще поблескивающих глаз, в улыбке, что постоянно играла на лживых устах, некий дух затаенного беспокойного злодейства предостерегал проницательного наблюдателя, что душа этого человека не так прекрасна, как его наружность, меж тем как болезненная бледность щек и слегка осунувшийся вид выдавали безудержного распутника, игрока и, быть может, пьяницу. Таков был, насколько мое бедное перо способно его описать, достопочтенный полковник Александр Август Перси.

Все было готово, и серебряная труба близ президентского трона пропела сигнал к началу состязания. Три колесницы с быстротою летящей стрелы сорвались с места. Шли почти ровно до середины круга, а там, к общему изумлению, рыжий коротышка с ослами оставил двоих соперников далеко позади и, яростно работая острой палкой, достиг заветной цели на две минуты ранее их. Ни перо, ни карандаш не в силах передать, какое с трудом сдерживаемое бешенство изобразилось в лице полковника Перси, окрасив бледные щеки и лоб гневным румянцем. Бросив на счастливого победителя взгляд, полный сосредоточенной злобы, он швырнул поводья поджидавшему конюху, спрыгнул с колесницы и затерялся в толпе.

В мои намерения не входит подробный отчет обо всем, что произошло в тот памятный день. Я лишь бегло обрисую основные события и перейду к предметам, более тесно связанным с главной темой моего рассказа.

За гонками квадриг последовали скачки, поединки борцов и бой быков, и во всех полковник Перси принимал участие. В первом состязании его любимый конь, Торнадо, завоевал золотой венок, опередив десяток самых прославленных скакунов Витрополя; во втором сам полковник одолел одного за другим пятерых грозных противников; а в третьем, когда все прочие участники не решались и подступиться к могучему рыжему быку из породы бизонов, который уже растерзал десяток лошадей и насмерть затоптал всадников, полковник Перси вскочил верхом на Торнадо и отважно ринулся на середину арены. Алый гусарский султан развевался на его шапке, за плечами плескал на ветру багряный плащ. Исход боя долгое время трудно было предсказать, но в конце концов точно нацеленным ударом копье полковника впилось в сердце чудовища. Громадный бык с оглушительным ревом грянулся о землю, окрасив ее кровью.

Оставалось разыграть последний приз – в состязании по стрельбе из лука. И вновь полковник Перси вышел победителем. Мишенью служил высокий белый прут, установленный на расстоянии шестидесяти футов. Приз оспаривали двадцать благородных господ из Общества лучников, все первоклассные стрелки, однако стрелы падали в стороне от мишени – одни чуть ближе, другие дальше. И вот настал черед полковника Перси. Он тщательно прицелился и спустил тетиву. Стрела, хоть и не задела цель, упала ближе остальных. Герольды, следуя правилам, принялись громко спрашивать, не возьмется ли кто-нибудь из зрителей посрамить неудачливых стрелков. Ответом на этот вопрос было гробовое молчание – ни один не отважился совершить подвиг, превосходящий, как видно, силы человеческие. Поскольку никто так и не попал в цель, награду присудили тому, чья стрела упала всех ближе.

Едва президент объявил победителя, из толпы выступил юноша, благородным и величавым обликом подобный Аполлону, каким его