Принцип мести - Сергей Зверев

– Надеюсь, ты на меня не в обиде?

– Нет. Конечно, нет, – сказал я, присаживаясь рядом.

– А если я скажу, почему поступила так?

– Скажи.

– Я не хотела, чтобы ты достался одной из этих раскормленных шлюх.

В сгустившихся сумерках трудно было разобрать выражение ее лица; ее лицо казалось таким, каким я его себе представлял, и в этом, наверное, заключалась главная прелесть общения в сумерках.

– Вообще-то я не девственница, – неожиданно призналась она. – Тебя это огорчает?

– Я тоже не девственник. Обожаю вступать в случайные половые связи.

– Это не случайные, – обиженно надула губки Даша. – Я видела, как ты смотрел на меня в колизее.

– К сожалению, я был лишен этой возможности и потому не мог видеть – как именно.

– Дмитрий, – официально обратилась ко мне она, – я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. То есть не первым в смысле очередности, я не скажу, сколько их было, у меня плохая память на цифры, а по значимости.

– Даша, я глубоко польщен, – признался я и провел кончиками пальцев по ее волосам. – Я с удовольствием стал бы первым мужчиной, если б мог стать единственным. Но я не свободен. Поэтому не могу позволить себе такой роскоши.

– А ты позволь.

– Не могу.

– Можешь, – упрямо, как ребенок, проговорила она.

– Делать девушек беременными – это своего рода инфантилизм, – попытался отшутиться я. – Делать их счастливыми – это по-мужски.

– Поступи со мной по-мужски.

– Дашенька, давай закончим этот разговор.

– Давай. Но сначала поцелуй меня. Не уйду, пока не поцелуешь.

Я чмокнул ее в щечку, потом в губы, затем обнял за талию, но она вырвалась из моих объятий и убежала. Вряд ли стоило пускаться за ней в погоню по высокогорным лугам Тибета, хотя мне очень хотелось сорваться с места и настичь ее где-нибудь на невидимых дорогах жизни, пересекаемых тайными тропами смерти. Женщины не стоят того, чтобы из-за них убиваться, но достойны того, чтобы потерять из-за них покой. Я еще не переболел любовью к Анюте, память о ней еще не перебродила в вино воспоминаний, мне хотелось еще на что-то надеяться. К тому же связь с Дашей была для меня далеко не безопасна: своим любвеобилием я мог навлечь на себя гнев Богуславского, а иметь такого человека в личных врагах поостерегся бы даже самый последний отморозок.

Я вышел из комнатушки, намереваясь разыскать Игнатия и хотя бы приблизительно определить местонахождение Илии; во избежание лишних неприятностей и тех «трагических случайностей», которые происходят с людьми в горах, держаться нам следовало вместе. И того, и другого я обнаружил в русскоязычном кружке: «ветхий деньми» Илия собрал вокруг себя нескольких «воинов Аллаха», проповедуя им идею всеединой религии – нечто вроде исламохристобуддизма. К ним присоединился Спокойный, о котором поговаривали, что он поляк и «немного католик». Они сидели на каменных ступенях колизея и слушали обращенные к ним слова лжепророка, называвшего себя новым мессией.

– Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых, сказано у Марка. Его, точнее, исходящий Святой Дух славим мы, как сказал Даниил Андреев, в храмах Египта и Эллады, на берегах Ганга и на зиккуратах Ура, в Стране восходящего солнца и на плоскогорьях Анд. Нет неверных и иноверцев, есть только верующие и безбожники. Коран, Библия, «четыре благородных истины» – во всем видим мы свет божественного откровения и Его присутствия среди нас. Все религии рано или поздно, как маленькие ручейки, сольются в могучую, полноводную реку всеединой религии человечества...

– Пойдем, Ахмед, собака брешет, ветер носит, – сказал один из чеченцев и встал с камней. Исламисты все, кроме одного, последовали его примеру.

– А ты, Лема?

– Я хочу послушать.

Бородачи ушли, а тот, кого звали Лемой, остался.

– Мне кажется, религиозный фанатизм, в том числе и исламский фундаментализм, не приветствуется Богом, – заметил Илия.

– Продолжай, не бойся.

– Я пришел возвестить вам о новой религии, провозглашающей примат добра над верой, его безусловное главенство вне зависимости от религиозных убеждений, – негромко, с какой-то сокровенной интонацией произнес Илия. – Если Бог-Отец, да простит меня почтеннейший воин Аллаха, я буду говорить главным образом о христианстве, ставил во главу угла веру, а Бог-Сын, считавший, что для личного спасения надо отказаться от всего земного – вы помните этот чистейший эбионизм, согласно которому спасутся только бедные, превыше всего ценил любовь к Богу и милосердие, то я утверждаю: спасутся все, и бедные, и богатые, и верующие, и безбожники, и погрязшие во вражде, и вслед за ними, по слову Оригена, спасется сам дьявол. Нам неизвестны только сроки.

– Ничего нового вы не сказали. Это учение известно мне, – сказал Игнатий. – Оно называется апокастазис: все тварные существа рано или поздно спасутся и удостоятся быть принятыми в Царство Божие.

– Но я иду дальше, – возразил Илия. – Истинно говорю вам: ада нет. Ни в пространстве, ни во времени. Ад, где твоя победа? Вечные муки несовместимы с милосердием Божиим, поелику Он есть Любовь, а идея Страшного суда – это привнесение Бога-Отца, первого воплощения Духа Святого, по сути своей отвечавшего жестоким потребностям жестокой эпохи. Не может Царствие Божие стоять на углях ада, невыносимо вечное блаженство одним наряду с вечными страданиями других. Такого исхода не заслуживает Его творение.

– Значит, всему лучшему в нас мы обязаны Богу, а всему худшему – нам самим? – вмешался я. – Странное суждение. Если бы Бог был самодостаточным, человек был бы ему не нужен и Он не смог был его любить. Если же человек включен в Бога как одна из тысяч его ипостасей, значит, Бог несовершенен. Но почему-то отовсюду приходится слышать его адвокатов, утверждающих, что Бог лучше, чем твердит о нем Библия. Чтобы признать его Всеблагим, нам на каждом шагу надо спорить со Священным Писанием.

– Да, это так, – согласился Илия. – Боги несовершенны. Но Святой Дух есть высшее совершенство, и спорить можно лишь о превратностях его воплощения в Боге-отце, Боге-сыне или, скажем, во мне, как и в каждом из нас.

И снова вступил в разговор, как крупнокалиберная артиллерия вступает в бой, Игнатий.

– Не ты ли говорил, что единственным свидетелем исчезновения тела Христова была Мария Магдалина? Ты. А как же Евангелие от Матфея: «И гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли, И, вышедши из гробов по воскресении Его, вошли в святый град и явились многим?» Они что же, тоже воскресли без тел?

– Да, без оных. Мы говорим о всеобщем видении после смерти Христа. Воскресшие суть формы Святого Духа, вступившие в Царство Божие в очертаниях людей, признанных после жизни святыми.

– Тогда нет и Царствия Небесного, есть только безбрежный Дух Святой.

– Дух в своих воплощениях всегда конкретен. Его носители – люди, ангелы, всякая тварь Божия.