Научите меня стрелять - Анна Яковлева

– Где ты был?

– На Северном Кавказе, – бросил он, не вдаваясь в подробности, и опять потянулся ко мне с поцелуями. – Кать, выходи за меня. Мне без тебя тошно.

Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть свое новогоднее счастье. Этого не может быть, чтобы все сразу: Пашка, да не один, а с предложением руки и сердца. Я потрясла головой:

– Повтори, что ты сказал?

– Выйдешь за меня?

– Паш…

– Выйдешь или нет?

– Если завтра утром ты повторишь свое предложение, я подумаю.

– Мы второго января пойдем и распишемся.

– Зачем такая спешка? Боишься передумать?

– Боюсь, что ты сбежишь к своему грузину. Я, кстати, снял с ворот объявление о продаже дома, так что не надейся.

– Когда?

– Да вот сейчас и снял, как приехал. Да, – прибавил между прочим Егоров, – Мишка с Элей подали заявление, через месяц свадьба.

– Я не сомневалась. Рада за них, – откликнулась я, еще не придя в себя.

Ночью Бильбо беспокоился, тявкал и все время что-то вынюхивал – я была уверена, что это он так реагирует на Степана, и радовалась, что вырастила охранника и защитника.

Утром Пашка ушел к себе, предложение о замужестве больше не повторилось, и, глотая слезы, я собралась за билетом в Грузию.

Одеваясь, я обратила внимание на Бильбо, он опять рычал, обнажив ряд верхних зубов.

Гараж оказался открытым, я выругала себя за то, что забыла его запереть, недоумевая, как это могло случиться. В машине мне показалось, что к запаху новой обшивки примешивается чужой, посторонний. Не придав этому значения, я выехала на улицу и, не глуша двигатель, вышла закрыть ворота. Закрыла одну половину, вошла внутрь и подняла руку, чтобы задвинуть верхний засов. Именно в этот момент за воротами раздался мощный взрыв, земля вздрогнула, оглохнув, я присела, зажав руками уши. Какие-то предметы стали бомбить ворота, в открытую половину влетело несколько рваных кусков металла. Откуда-то взялся Егоров. На нем был фартук, и выглядел он в нем нелепо.

– Ты цела? – подняв меня на ноги и осматривая с головы до ног, кричал он.

Уши у меня заложило, я мотала головой и испуганно таращилась на Пашку.

– Цела. Не ори. А что это было?

– Взрыв. Твой «пежо» взорвали.

От моей красавицы-машины почти ничего не осталось. Стоя на середине улицы, она горела, выбрасывая в воздух ядовитый дым и хлопья пепла. Стали собираться соседи, прозвучало слово «терракт». Пашка вернулся в дом, вызвал коллег и вышел на улицу уже без фартука, в куртке.

Я стояла в кольце зевак и ничего не соображала.

Когда подъехавшие сотрудники полиции стали задавать вопросы, я все еще находилась в полной растерянности. Кому могла понадобиться моя машина? Я ходила вокруг своей «пежо» и чувствовала, что потеряла друга.

Собеседник из меня в тот день был никудышный, я невпопад вспомнила, что хотела лететь к Шалве, потом припомнила запах в машине и рычание Бильбо. Все это я пыталась втолковать следователю, а его интересовал только круг моих знакомых. Пашка помогал коллеге как мог, но я была безнадежна. Промучившись со мной около часа, следователь вызвал эвакуатор. Поездку за билетом пришлось отложить. Расстроенная, я вернулась в дом, не раздеваясь, села перед камином в кресло и сидела так, слушая тишину.

Из ступора меня вывел Павел. Он принес печенье в вазе, конфеты и шампанское. Увидев меня, спросил:

– Кать, ты как?

– Лучше некуда.

Пашка поставил вазу на столик в комнате и помог мне снять дубленку.

– Вот, – Пашка, стесняясь, подвинул ко мне вазу, – я тебе сюрприз приготовил.

– Что это?

– Печенье. Я ушел испечь тебе печенье, потом слышу – взрыв. Выскочил на улицу, машина горит. – Пашка устроился на полу перед камином и подал мне печенье. – Думаю, блин, откуда здесь «чехи»? Хорошо, догадался в гараж заглянуть, а то чуть не обгадился от страха за тебя. Ты попробуй, это мамин рецепт.

– Ты что, сам приготовил? – с трудом успевая за его мыслью, не поверила я.

– Ну типа того. Так куда это ты собиралась?

– Паш, это уже не имеет значения, – честно глядя ему в глаза, призналась я.

– И все-таки?

– Ты ушел, я не знала, придешь ты или нет, и… – Я замялась. Сказать Егорову правду – значит, остаться опять одной, только теперь с его печеньем. Буду есть печенье и вспоминать Егорова, его умопомрачительные губы, руки и все остальное. Я молчала.

– И что?

– Давай не будем об этом, – предложила я.

– Не будем, ясное море, я все равно знаю, что ты собралась к этому своему грузину.

– Не надо, Паш, – устало попросила я.

Печенье было песочным, таяло во рту, и я решила поставить чайник. Пашка переместился следом за мной в кухню, сел лицом к двери и стал делиться информацией:

– Эксперт сказал, что для взрыва использовалась аммиачная селитра в смеси с алюминиевым порошком.

– Что?!

Я ошалело уставилась на Егорова. В Пашкиных глазах были вина и сожаление.

– Это Дуйков? Или Прясников? Кто?

Я присела напротив Егорова и смотрела на него как на человека, который знает все.

Павел не знал.

– Кать, ты не волнуйся, я тебя спрячу в надежном месте, пока не поймаю этого подрывника.

– Это может тянуться месяцами, – покачала я головой, – наверное, мне и правда лучше улететь в Грузию.

– Тогда лучше пусть тебя взорвут.

– Соломон, – похвалила я Егорова.

– А он-то здесь при чем?

– Да так, легенду вспомнила. Две женщины не могли поделить младенца. Каждая говорила, что это ее сын.

Егоров отвернулся от меня, демонстрируя равнодушие к судьбе младенца, но я продолжила:

– Соломон велел разрубить ребенка пополам, чтобы каждой отдать половину.

– Это типа мы с виноделом должны поделить тебя пополам? – уточнил Павел.

– Паш, дослушай. Одна из женщин согласилась с решением царя, а другая сказала: «Отдай младенца ей, только не губи его». Соломон понял, какая из них настоящая мать, и отдал младенца ей.

– Ну и какая?

– Паш, – я пощелкала пальцами перед носом Егорова, – мать – та, которая по-настоящему любит младенца. Понятно?

– Сильно, – согласился Пашка, – по-твоему, я должен отдать тебя виноделу, типа лишь бы ты осталась жива.

– Нет, Паш, я хочу достаться тому, кто меня больше любит.

– Кать, а сама-то ты кого любишь?

Я перехватила непривычно серьезный взгляд Егорова: