Аллергия на убийства - Сельма Эйчлер

— Айрин, моя дочь, сделала этот снимок для паспорта в прошлом году. Не сказать, чтобы красотка, верно?

Я смущённо отвела взгляд:

— Ну, по-моему, у неё приятное лицо. И потом, эти паспортные снимки всегда получаются ужасно. Свой я даже хотела сжечь, — добавила я с нервным смешком.

— Этот снимок скорее лестный.

— Послушайте, мистер Флэннери, — не без раздражения заметила я, — если ваша дочь не похожа на Хитер Локлир, это ещё не значит…

— Видели бы вы Картера. Его так зовут — Картер. Не кокай-нибудь там простенький Боб, или Джим, или Билл. — Флэннери с отвращением покачал головой. — Картер, — повторил он, будто выплюнул это имя. — Высокий блондин с ослепительно белыми зубами. Прямо кинозвезда.

— А кем он работает? — спросила я, ожидая услышать что-то вроде «Он занимается ценными бумагами», или «Он управляет недвижимостью», или «Он импресарио» — подобные занятия вполне могут быть законными, но, с другой стороны, самое ходовое прикрытие для мошенничества.

Вместо этого мне сообщили:

— Он микробиолог.

Нелегко говорить с отвисшей челюстью, но я ухитрилась:

— А ваша дочь — она кто по профессии?

— То же самое — микробиолог. Они вместе работают.

Я встала и в два шага пересекла свой кабинет (а больше шагов тут и не сделаешь). Потом сняла с вешалки на двери чёрный плащ Джона Флэннери и протянула ему:

— Держите. — Теперь уже челюсть отвисла у него. — Очевидно, этот Картер менее подвержен предрассудкам, чем вы думаете, и уж, без сомнения, куда меньше, чем вы сами. Советую вам, мистер Флэннери, присмотреться к своей дочери, оценить её незаурядный ум. Возможно, это поможет вам понять, что он видит в ней.

Прежде чем уйти, визитёр отпустил пару-тройку нелестных слов в мой адрес, чем только укрепил ту радость, которую я испытала, вышвыривая его. И пусть даже после завершения дела Корвин на моей тарелке не окажется ничего, кроме горы неоплаченных счетов, — плевать.

В этот момент я чувствовала, что защищаю не только неведомую мне Айрин, но также Эллен, себя саму и всех остальных женщин. Ну, по крайней мере тех из нас, кто не похож на Хитер Локлир.

Как ни странно, встреча с Флэннери помогла успокоить мою растревоженную совесть. Если уж я с лёгкостью отказалась от такого лакомого кусочка, то вряд ли стану подсознательно затягивать дело Кэтрин Корвин, дабы обеспечить себя источником доходов. а эта мыслишка в последнее время начала меня тревожить. Вероятно, возникла она как следствие полнейшего отсутствия прогресса, а затем укрепилась благодаря более чем прозрачным намёкам кое-кого из Корвинов и их домочадцев.

Однако Джон Флэннери помог мне покончить с сомнениями. Ясно как день — я продолжала расследование лишь потому, что не была на сто процентов уверена, что сделала всё возможное.

Через несколько минут я с новым рвением схватилась за свои записи. Надо как следует сосредоточиться. Если здесь есть хоть малейшая зацепочка, я её непременно отыщу. Однако когда пару часов спустя я захлопнула папку, плодом моих стараний была только резь в глазах.

А может, я и правда сделала всё, что в моих силах? Но сдаваться пока рано. Вдруг на меня снизойдёт откровение? В общем, денёк-другой подожду.

Перед самым уходом домой я позвонила Эвелине Корвин — просто так, отметиться, как и обещала. Сказала, что ничего нового не обнаружила, но продолжу изыскания.

а сама при этом подумала: а осталось ли где искать?

Назавтра была суббота, так что я решила себя слегка побаловать и отключила будильник. В десять утра, приоткрыв один глаз, глянула на часы и тотчас снова уснула. А когда пробудилась окончательно, было начало двенадцатого. Поборов искушение поваляться ещё часок — хорошенького понемножку, — я выползла из постели.

Позавтракав, от души полежала в пенистой ванне, после чего, щедро посыпав себя (и пол вокруг) душистым тальком, влезла в свой самый страшный и самый удобный халат, налила вторую чашку кофе и уселась за кухонный стол, дабы в который раз уйти с головой в читанные-перечитанные записи.

Но вдруг, ещё не раскрыв папку, заколебалась.

Слушай, подруга, есть в этом что-то маниакальное, сообщила я себе. Нечто вроде синдрома навязчивых действий. Нет, серьёзно, разве не проделывала я то же самое лишь накануне, причём в сотый раз и с нулевым результатом?

На что себе же и возразила: и что с того? Тебе ведь не впервой не замечать очевидного. И то правда. Да и потом, вчера я приняла решение не бросать это дело хотя бы ещё пару дней. А поскольку не знала, кого еще допросить и что ещё сделать, оставалось только проглядеть свои записи.

Ну хорошо, не буду темнить, признаюсь как на духу. Думаю, что главной причиной моей прилежности была незавидная альтернатива: сообщить Эвелине Корвин о том, что я закончила — и ничего не обнаружила. А при одной мысли о таком разговоре мне становилось дурно.

Вот почему я всегда говорю, что истинные обстоятельства смерти маленькой Кэтрин были раскрыты в результате моей несравненной — и неоспоримой — трусости.

На сей раз я продвигалась со скоростью улитки, не оставляя без внимания буквально ни единого слова. И сделала ещё кое-что, чего раньше не пробовала. Просмотрев записи по каждой встрече и беседе, я закрыла глаза и мысленно проигрывала этот конкретный эпизод, проверяя, всё ли стыкуется с тем, что читала прежде.

Я занималась этим садомазохизмом уже больше двух часов, когда вдруг наткнулась на одну вещь, которая меня насторожила. Мелочь, конечно, но всё же…

На всякий случай, дабы убедиться, что не ошиблась, я вернулась к предыдущей странице. Быстро пробежала пальцем по строчкам. Ага! Я была права. Кое-что здесь не стыковалось.

Только не спрашивайте, как я умудрялась упускать это раньше. Учитывая, сколько часов я провела, зарывшись носом в чёртовы записи, мне даже думать об этом стыдно. Как бы то ни было, обнаружив то, на что следовало обратить внимание ещё несколько недель назад, я не имела представления, что же это значит. Но безусловно, это могло оказаться очень важным. Однако необходимо было найти объяснение, которое бы меня удовлетворило.

И только посреди третьей чашки кофе до меня наконец дошло.

Господи, идиотка! Да ты, похоже, нашла орудие убийства!

Разве такое возможно? — в смятении спрашивала я себя.

— Конечно нет!

Но с другой стороны…

Бога ради, прекрати. Это просто немыслимо. Ты, должно быть, рехнулась!

Да-а? Откуда такая уверенность?

Потому что это нелепо, вот откуда.

Ну а как же ещё это можно объяснить?